меня, тетушка! За мной, за мной бы он бегал!
Но старая кухарка разошлась не на шутку, принялась расписывать многочисленные прегрешения Магды, которая, как оказалось, обладала весьма любвеобильным нравом. Агнес выпроводила меня из комнаты, шепнув: «Простите, это надолго, она не скоро угомонится… Да и вам, наверное, уже пора».
На следующий день девушки не смогли заглянуть ко мне, помочь с нарядом. Сомневаясь, я выбрала самое красивое платье в моем гардеробе, купленное на деньги Фернвальда. Оно подчеркивало талию, атласная юбка спускалась до щиколоток. Сказать по правде, Лилии это платье больше бы подошло, ведь она выше и талия у нее тоньше. На светском приеме сестра бы быстро всех очаровала. Но, слава богам, Лилия была далеко. Я по ней не скучала.
– Выглядишь замечательно, – похвалил Алан, когда я спустилась в холл. От этого бесхитростного комплимента в груди разлилось тепло. – Ваш дядя просил не ждать его. Сказал, позже подъедет.
Алан взял меня под руку, проводил до экипажа, открыл дверцу.
Карета взяла курс на центр столицы. Когда за окном показался сквер Феодула Горги, я вдруг вспомнила свою первую поездку в академию, грубость Алана, его пристальный, ищущий взгляд. Тогда мое внимание привлекла светловолосая женщина. Была ли это Аврора? Отчего-то мне показалось, я нащупала нужную нить. Осталось только подтвердить догадку.
Поворот, еще один, и карета остановилась перед красивым домом. Не таким помпезным, как поместье Фернвальда, но тоже впечатляющим: большие окна, словно накрытые золотыми колпачками, широкий балкон, лестница, плавной дугой спускавшаяся с крыльца.
Дверь открыл швейцар. Затем нас встретил дворецкий, проводил в гардеробную. Алан помог мне снять верхнюю одежду.
Едва мы вышли в холл, к нам подбежала девочка лет пяти, белокожая, румяная. Она посмотрела на Алана и, радостно взвизгнув, бросилась ему на шею.
– Рыцарь, рыцарь! Хочешь, расскажу тебе страшную сказку? – прощебетала девочка. – Сказку о темной башне, которая стоит на краю деревни. Знаешь, рыцарь, в ней бродят призраки. Они шепчутся, что душа моя горячая, а кровь холодная.
Я знала эту легенду – про затерянную среди гор деревню, на окраине которой высилась мистическая башня. В ней жили призраки; пройдешь мимо – услышишь призывный шепот: «Мы знаем все на свете, ответим на любой вопрос», «Исполним любое желание, стоит лишь попросить», «Только заплати нам, все сделаем». Но жители деревни не ходили к башне, ибо призраки назначали слишком высокую цену. Но однажды…
Легенда совершенно не вязалась с образом девочки в зефирно-розовом платье. Но ее голос, отчего-то совсем не детский, звучал проникновенно, словно обволакивал.
…Корин хорош собой, высок, черноволос и смел. Встретив его, деревенские девушки краснеют и прячут глаза, а их матери вздыхают: «Ах, кабы я была моложе!» Но Корин не смотрит ни на кого, кроме своей жены.
Жена Корина прекрасна, ее волосы темны и густы, губы спелы, стан тонок. Встречая ее, удивляются жители деревни: а ведь не так давно слыла дурнушкой. Как вытянулась, похорошела…
– Мама говорит, я прирожденная актриса! – Голос девочки на секунду сбивается, становится пронзительно-тонким. – Вот, Алан, послушай-ка еще…
…жена Корина раздирает лицо в кровь, рвет на голове волосы.
Жена Корина мечется по постели в лихорадке и воет: «Верни мне ее, верни, верни!» Она не может есть, пить, спать и все время плачет. Не дается доктору и повторяет одно и то же. Корин обнимает жену и говорит:
– Милая, у нас еще будут дети.
Голос маленькой рассказчицы вдруг сделался серьезным, и вся она подобралась, вытянулась, по-мужски выпятив грудь. И тут же обмякла, осела, скривила личико.
– Верни мне ее, верни, верни, верни!
Жена Корина лежит неподвижно, грязная седина в волосах и сухие губы. Шепчет мужу: «Это твоя вина, твоя, твоя, твоя!» Под утро Корин кладет азалию ей на грудь и выносит гроб. Соседи сочувственно качают головами, приговаривают: «Бедная Розмари. Такая молодая, и в могиле!»
Весь день Корин где-то бродит один, а под вечер возвращается с маленькой девочкой на руках. Встречные умиляются крохотным ручкам, вцепившимся в отцовское плечо, подрагивающим во сне ресничкам. И никто больше не помнит, что два месяца назад малютка Лада упала в колодец, когда играла в прятки с подружкой, рябой девочкой Ингрид.
Две недели не прекращается дождь, земля пьет воду, размякает, разливается грязными лужами. Люди закатывают штанины, надевают высокие сапоги. Лада берет ткань и пяльцы, вышивает портрет матери.
Два месяца не прекращается дождь. Люди перебираются на верхние этажи, ходят вброд и плачут о погибших посевах. Лада приникла к окну и ждет отца: утром он ушел к старосте за едой.
Два года прошло. Дождь прекратился, но вода не ушла, над кромкой торчат черепичные кладки, дымовые трубы и половина башни. Люди приходят на обрыв, чтобы посмотреть на залитую долину, качают головами и возвращаются в лес: надо охотиться, плести сети и латать размытое дождем укрепление: ведь в горном лесу водится чудовище. Люди знают, что чудовище охотится по ночам. При свете луны они видели его острые зубы и огромные красные глаза, лишающие воли всякого, кто в них заглянет. Находили растерзанные туши зверей и птиц. Оплакивали пропавшего Корина.
Лада не плачет. Лада не боится. Она рвет терпкие красные ягоды и не стирает с губ красный сок. Смеется и приговаривает:
– Посмотрите, какие у меня спелые губы!.. А какие густые, блестящие волосы! А кожа белая, молочная, нежная…
Девочка игриво намотала светлый локон на пальчик. Я подумала, что она действительно хорошо играет, но все-таки не похожа на Ладу. И не потому, что по легенде волосы воскресшей были темными.
…Рябая Ингрид следит за Ладой из-за ближайшего куста. Ее лицо мертвенно-белое, ужас в глазах. Она тянет пухлую руку, касается точеного плечика. Лада оборачивается и отталкивает подругу.
Боль искажает ее лицо, обида кривит губы:
– За что?
– Ты столкнула меня в колодец.
– Это вышло случайно! Мы играли в прятки.
– Нет, ты это специально сделала. Я знаю.
…Ингрид поднимается с земли. Ингрид смотрит, не моргая, и соглашается:
– Да. Специально. Все потому, что у тебя густые и блестящие волосы, а у меня нет. Потому, что губы твои спелые, а мои тонкие и кривые. И кожа у тебя беленькая как молочко, и стан тонок, а меня мальчишки так и продолжают дразнить толстой жабой.
– Не моя вина, что ты такой уродилась, – смеется Лада, с уголка губ стекает красный сок.
Ингрид подходит к кусту и срывает первую ягоду.
Люди смотрят на то, как вода уходит из долины. Обнажаются подгнившие
