что запах у тебя стал странным и надо посоветоваться с селафь. А кто у нас родился?
- Никто, - Альби сел и поджал ноги, пытаясь укрыть голые плечи руками, - ребенок погиб в утробе и его вырезали из меня, пока я был практически при смерти.
Ран сел рядом и обнял его поверх тонких рук, позволяя оплакать потерю. Он с ужасом слушал о том, как пропустил заговор против своей семьи, зревший практически под носом. Внимательно слушал о том, как искали предателей и как распутывали клубок по ниточке, выискивая возможные метастазы застарелой вражды. О том, как тяжело умирали враги и как их крики успокаивали собственное отчаяние. О том, как страшно остаться одному. Хотя не одному. С детьми. И чуткой родней, которая хоть и скорбела вместе с ним, но не опускала руки, помогая словом и делом. Но только вот ночи… Лучше всего проводить их за бухгалтерскими книгами. Так, чтобы уткнуться носом в исписанные листы, когда все колонки сойдутся в четкие цифры, как солдаты на плацу.
- Что мне сделать, любовь моя, чтобы искупить свою вину? - Ран перекатился и подмял под себя омегу.
- Ну, для начала, после всего, что было этой ночью, ты, как приличный альфа, просто обязан взять меня своим супругом и подарить новый браслет, - Альби показал пустое запястье, - прежний с меня срезал твой отец, когда я был в беспамятстве после потери ребенка. Все были уверены, что это твое тело было на твоем жеребце и в твоей одежде. Они были в таком ужасе, что как дети поверили своим глазам. Они даже не стали проверять, что тело в твоем халате и одежде принадлежит именно тебе. А еще этот закон, призывающий похоронить тело до заката дня. Все так торопились добраться до крематория, что, если бы Заки не успел содрать с тела халат, то они даже не смогли бы доказать потом, что это тело принадлежало тебе. Все бы упиралось в их слова и заверения. А они не сомневались, что это был именно ты. Да и наличие халата с твоей кровью только подтвердило их слова.
- Ничего не помню, - Ран сел и виновато потер руками лицо, - помню только песок и крики бедуинов, выпрыгивающих отовсюду. Наверно, мы попали в засаду, но я не помню, где и что произошло. Мне снились ужасы, я вскакивал среди ночи и страшно кричал, но я не мог вспомнить, что именно мне снилось. Помню только слепящий ужас – и все. В такие страшные ночи мне помогали ночные костры. Их запах успокаивал меня и дарил покой.
- А мне дарил ночной покой один постоянный любовник, - Альби сверкнул глазами, - и я даже не представляю, как расстанусь с ним после восьми лет такого постоянства, - Ран раздраженно рыкнул и жадно принюхался к омеге, но от него пахло им самим, а теперь еще и их общим запахом пары. Альби подставлял и шею, и руки, и грудь, чтобы их внимательно обнюхали, а потом еще и бережно перецеловали, и только после этого томно сознался, - хотя, я со своим зайцем спал задолго до тебя. Так что он был моим первым любимцем. И даже не знаю, стоит ли опять пускать тебя на его место? Мне он кажется более постоянным партнером. Сбежать от меня на восемь лет!
Альби выдернул из-под головы подушку и врезал ею мужу по голове в отместку за все одинокие ночи. Но Ран рассмеялся, как сумасшедший, и опять набросился на свое сердце с поцелуями. Они барахтались, как дети, пока не свалились с узкой кровати и, забравшись обратно, хихикая и толкаясь, снова улеглись друг на друга и, сплетясь ногами и руками, опять говорили, а потом опять целовались, пытаясь успокоить и поддержать друг друга.
Альфы появлялись время от времени в проеме коридора. Смотрели на Заки, который подпирал спиной дверь и сверкал на всех глазами, как пес, охраняющий родной дом. Принюхивались сами, как псы, к запаху, разлитому густой волной, который, казалось, уже не мечтали унюхать. Запах их побратима, их любимого эмира и верного друга. А еще слышали крики и стоны, которые принадлежали любимому и уважаемому хасеки и, улыбаясь своим мыслям, тихо отходили вглубь, чтобы разнести радостную новость по всему дворцу.
И только Ради недовольно сопел в зоне видимости сурового Заки, сидящего под дверью. Он, хоть и закутал кашу в котелке, чтобы она окончательно не остыла, но ведь сколько можно? Это ведь волшебный рецепт дедушки Рафика. Та самая исключительная каша, которая помогает от всех болезней и сердечных мук. А она стынет, пока они опять… Опять? О Аллах, так глядишь у Львенка еще один братик получится…
05.01.23 – 16.01.23
А теперь традиционное спасибо)
Спасибо бетам! Мои золотые, поддержали, вытянули, спасли от позора ошибок и опять сделали из меня приличного, грамотного человека! Не устаю благодарить за это чудо!
Спасибо читателям! За то, что прочли и попереживали, оставили мысли в комментариях и волнения со страхами на обочине работы. Спасибо, это действительно очень ценно, когда понимаешь, что пишешь не в пустоту, что тебя слышат и сопереживают. Спасибо, мои хорошие, я вам очень благодарна за такие эмоции и переживания.
Теперь по работе. Работа написана как миди, поэтому открытый финал. Считайте это моим новым экспериментом. У меня еще не было работ с открытым финалом. Для сюжета не важна сама личность злодея. И не будет простого решения проблемы – не прилетит отважный герой со своей командой, и не решит все щелчком пальцев. Мои герои взрослые, умные люди и сами разберутся. А враги были, есть и будут дальше. Формат работы небольшой, поэтому без жалости вырезала все лишнее, не относящееся конкретно к этой работе, хотя порой приходилось выкидывать целые написанные листы, но не стоило перегружать одну работу обрывками других, которые потом начнут мешать при выкладке самих историй.
Что касается Лучика - Ехидны. Да, они с Алишером троюродные, но церковь разрешает такие браки, а я не смогла пропустить такой яркий персонаж и не утащить в эту историю. И да, Лучик и Соня старше Барсика лет на пять-шесть. Когда тебе семнадцать, то это несколько чувствуется, но после тридцати это уже незаметно. И остальные омежки, прямо скажем, умницы-красавчики и, конечно, все сильные личности, но… Алишер не тюфяк и сможет найти для каждого именно то, что надо. Прямо плакала, когда выкидывала куски текста, как они обустроили свои комнаты
