с едой. Он шмыгает носом и слабо улыбается мне:
– Как приятно видеть вас в сознании, барышня.
За ним семенит робопес, который после краткого размышления, отразившегося в его сапфировых глазах, запрыгивает на кровать и сворачивается клубком у меня в ногах. Я смотрю, как Киллиам забинтованной рукой накладывает в серебряную миску овсянку и ягоды. Я ничем не лучше Отца, если пнула беззащитного старика.
Я поддалась на провокацию Ракса, хотя и уверяла Дравика, что могу держать себя в руках, но… Стыд жжет щеки. Обвожу затуманенным взглядом комнату: комод, робопес, женский силуэт, смутно просматривающийся сквозь штору. Моргаю. Никакой женщины там нет, просто штора колышется от искусственного ветра.
Перевожу взгляд на Дравика.
– Почему у меня до сих пор так сильно болит рука?
Он встает и подходит ближе.
– Ты вывихнула ее.
Я смотрю, как он прислоняет трость к мраморной стене и тянется к моей руке.
– Сказала же: не трогайте меня.
– Мне придется, Синали.
– Чтобы вправить сустав?
Он смотрит на Киллиама, слуга молча отступает. Дравик берется за мою руку, и, несмотря на мою вялость и неспособность отбиваться, прикосновение ощущается как уколы тысячи иголок.
– Нет, – говорит он коротко и упирается другой рукой в мое плечо. Перед глазами все белеет. Он делает что-то, и боль пронзает меня, несмотря на обезболивающее, мучительной обжигающей чертой рассекая мне предплечье. Я смотрю вниз и в безмолвном изумлении разеваю рот: красно-синяя шишка вспухает под кожей, что-то твердое торчит под ней, повернувшись не в ту сторону. Дравик, взгляд которого становится пустым, договаривает: – Чтобы сломать ее.
* * *
Неделю после этого я думаю, что Дравик сломал мне руку в наказание: за то, что не смогла справиться с собой, за то, что не отдыхала, за то, что приняла вызов Ракса. Я правша, поэтому все, что прежде я могла делать с легкостью, теперь мне едва удается. Ходить в туалет становится труднее. Помыться – тем более. Я проливаю, роняю, разбиваю чашки и тарелки. Самые простые вещи вроде использования ложки во время еды бесят, потому что держать ложку приходится в левой руке, да еще Дравик выжидательно наблюдает за мной, и от этого становится совсем не по себе. Он такой же, как благородные в борделе, как отец, – все они готовы сломать то, что вызвало у них недовольство. Только потому, что способны на это.
– Что, я не очень аккуратна? – огрызаюсь я за завтраком, заметив его взгляд, от которого каждый дюйм моей кожи вспыхивает, а сердце выстукивает в груди яростный ритм. – Это вы, черт возьми, сделали со мной!
Дравик снова углубляется в газету.
– Ты уже ознакомилась с расписанием на сегодня?
Я хлопаю здоровой рукой по столу и вскакиваю:
– Вы такой же садист, как остальные! Вам нельзя было доверять!
– На твоем месте я бы поберег ее, – легким тоном отзывается он, указывая на мою руку. – Ведь она у тебя осталась одна.
Я стискиваю вилку так, что пальцы болят, но где-то на полпути между жгучей яростью и стыдом успеваю опомниться. С его стороны это было не проявление заботы, а угроза: если я снова рассержу его, он с легкостью сломает мне и вторую руку.
Я чувствую себя ребенком – беззащитным, от которого ничего не зависит. Однажды доверившись этому человеку, я сделала ошибку. Он мне не друг, а деловой партнер. Мы используем друг друга. С ним у меня больше шансов уничтожить Дом Отклэров. Он неизменно собран, терпелив, расчетлив, а я… все порчу.
Где хладнокровная девушка, готовая сделать все, что от нее потребуется?
Со сломанной рукой наводить порядок в особняке я могу только одним способом – смахивая пыль с поверхностей, к тому же я не в состоянии быстро спрятаться, услышав чьи-нибудь шаги. В первый раз Киллиам застает меня в восточном крыле дома, в библиотеке, полной бумажных книг и запаха времени. Я прячу за спину метелку, но поздно: от его улыбки морщатся даже кустистые белые брови.
– Барышня, по условиям соглашения вы не обязаны помогать мне по дому.
Я фыркаю:
– Сама знаю.
Киллиам улыбается еще шире и уходит, не добавив ни слова.
Постепенно мне удается есть не так неряшливо, как в первые дни после травмы, а более аккуратно. Я нахожу способы справляться с неловкостью левой руки, с тем, что пальцы на ней расположены иначе, с иным напряжением мышц. Но с верховой ездой ситуация обстоит плачевно: не имея возможности двигать одной рукой, я теряю равновесие в седле. Серебристые вихри скапливаются вокруг моего гипса, будто перелом вызывает у них любопытство.
– Да в порядке я, – рявкаю на них. – Налетели, как мухи!
Как и следовало ожидать от садиста, во время первой же тренировки с копьем Дравик требует, чтобы я держала его в левой руке. Серебристое копье возникает из ладони Разрушителя Небес, стоит мне подумать: «оружие». Нож в спине отца, на моей ключице. Нож, приставленный к горлу матери.
– Сейчас ты попробуешь попасть в неподвижный манекен на противоположном конце ристалища, – сообщает мне по внутренней связи Дравик.
Я отключаюсь, издевательски переспрашивая: «Да неужели?» Огрызаться так, чтобы он слышал, я опасаюсь.
Пристально смотрю на новый манекен вдалеке: его лицо непроницаемо, неподвижные руки прижимают к груди огромную, мерцающую твердым светом мишень. Сжимаю копье, пальцы левой руки кажутся толстыми и неловкими. Прислоняюсь к платформе, магниты удерживают на месте Разрушителя Небес и меня вместе с ним. Замечаю, что в кабине стало чище. Должно быть, команде механиков, которых я так ни разу и не видела, вчера щедро заплатили.
– По моему сигналу… – произносит Дравик. – Три, два, один…
Вперед.
Реактивные двигатели Разрушителя Небес вспыхивают, мы отрываемся от платформы быстрее, чем когда-либо прежде, летим плавнее, легче, но я держусь с трудом. Я не в состоянии согнуть правую руку, чтобы противостоять перегрузкам, и гравитация как будто знает об этом, яростно давит справа, сбивает Разрушителя Небес с курса. Копье такое тяжелое, сопротивление балласта почти непреодолимо. Кажется, будто я вот-вот опрокинусь – перекувырнусь, потеряю управление и буду беспомощно вращаться, улетая в открытый космос, пока не восстановится работа двигателей. То, что отброшено в космос, не сопротивляется, просто летит дальше.
От ужаса меня бросает в пот, я начинаю задыхаться, представив, как врезаюсь во вспомогательную станцию или как меня затягивает на орбиту Эстер и я сгораю дотла. Эта арена предназначена для настоящих наездников, защитные ограждения задерживают только то, что движется между платформами. Ракс, думаю я. Как он. Как отец и Мирей Ашади-Отклэр. Как лучшие из лучших, я должна сохранять спокойствие в
