сдавленные крики, звякнуло железо.
Железо! С обеих сторон сражались люди.
Вот оно — начинается. По телу привычно разлился жар, сердце забилось быстрее, занемели руки в кожаных перчатках с меховой подкладкой. Старкальд вдруг смекнул, что ему нет нужды спешить, пропустил несколько человек вперед, нарочно запнулся, дабы потянуть время, и наконец пристроился последним в цепочке воинов. Остальные в полутьме и неразберихе не обратили внимания на его краткую задержку, что позволила укрыться до поры в тени. Старкальд не полез наверх, а слился с темнотой в углу нижнего яруса, затаил дыхание и стал прислушиваться.
Снаружи бой гремел вовсю, и лишь смутные его отголоски проникали под землю. Боевые кличи сменялись пронзительными воплями, перемежались треском разрубаемых щитов, звоном стали. По временам слышались отрывистые команды Думни, громовые вскрики Харси. Там лилась кровь и возносилась последняя дань Умирающему Творцу. Скиталец посмеялся бы, узнай он, что люди и без него отлично вырезают друг друга.
Однако очень скоро голоса снова зазвучали отчетливее; сорнец с ужасом сообразил, что отряд регента не смог сдержать натиска и отступает под своды гробницы, а потому он оказался в ловушке, и в любой момент его предательство и трусость могли быть обнаружены.
Что же делать? Рано или поздно собратья спустятся сюда и станут обороняться в узких местах, дабы лишить врага численного перевеса.
Старкальд тихонько зарычал и выругался от переполнявшего его раздражения и гнева на самого себя. Выход оставался только один: уйти еще глубже и, быть может, на время спрятаться в прорытом змеем тоннеле.
— Думни ранили! — долетел до ушей сорнца чей-то отчаянный крик, и непередаваемая смесь отвращения, озлобления и горечи затопила его разум, стала рвать на куски.
Как это пережить? Его подмывало плюнуть на все и броситься на помощь. Еще не поздно было спасти свою честь и кровью загладить черное предательство. Но единственная мысль о Гирфи пересилила и разбила на мелкие осколки все отчаянные потуги совести возобладать над собственной волей.
Он не может. Он отдаст все, что имеет, утопит в грязи доброе имя и лишит себя сна на всю оставшуюся жизнь, но вернет Гирфи. Должен вернуть.
Теперь Старкальд окончательно уверился в собственной правоте. Другого пути нет.
Сорнец бросил последний взгляд к стволу винтовой лестницы со ступеньками из гробов, где мерцали отблески лихорадочного пламени факелов, и повернулся к пролому. На пыльных плитах нашлась брошенная кем-то в спешке лампа.
Темнота ему была не страшна.
Он вдруг вспомнил о найденыше, огляделся, но того и след простыл, а искать его за колоннами и среди завалов времени не было. Постаравшись не замечать доносящихся криков и лязга позади, сорнец зажег свет и поспешил забраться в проход, надеясь, что рано или поздно он выведет на поверхность или хотя бы даст время, чтобы переждать бойню.
Вновь очутившись в тянущейся насколько хватало света дыре, он ощутил знакомое по Шелковице странноватое, придавливающее чувство. Немыслимо, что в мире обитают порождения, способные пожирать земную твердь. Даже раскинув руки в обе стороны, он не охватил бы и половины ширины лаза. Никакая порода не могла устоять против мощи этого чудовища: и мягкий грунт и слой глины и твердый камень — все срезало и прижгло, будто раскаленным лезвием. Часть земли осыпалась, но идти это не мешало. Лишь изредка лаз изгибался, давая неожиданно резкие повороты, в остальном был прямой, словно форма литейщика.
Не пройдя и сотни шагов, Старкальд вдруг ощутил, что голова его кружится от затхлого воздуха, который пришлось буквально хватать ртом. Огонь в лампе почти погас. Тоннель тянется слишком далеко, он задохнется. Нет, этот путь приведет его к смерти. Нужно просто затаиться и подождать, пока все закончится.
Старкальд вернулся к провалу, притушил свет и замер. Вопли и стоны умирающих резали по сердцу, но вот и они стали смолкать. Дышать тут было несравненно легче, хоть воздух наполовину состоял из едкой пыли.
Вдруг по полу гробницы совсем рядом застучали сапоги. Не успел он опомниться, как в провал ввалились двое, чуть не сбив его с ног. Один в правой руке стискивал меч и лучину, а левой придерживал раненого, что держался за собственный бок.
У лица сорнца оказался озаренный слабый светом клинок.
— Ты?!
Старкальд признал Хевша. Рожа его была перепачкана, смятый могучим ударом шлем сидел косо, а одна штанина пропиталась красным. Собрат его стонал, согнувшись в три погибели. Завидя позолоту на его наручах, сорнец тут же понял, кто перед ним, и обмер.
— Князь…
Харси приподнял голову — весь в крови, лицо перекошено от боли. Говорить он не мог.
— Ранили его. Бери с другого края и пошли, — нетерпеливо кивнул Хевш.
В спешке он не обратил внимания на то, что меч Старкальда в ножнах, да и вид воина не намекал, что тот участвовал в сражении. Меньше всего на свете Хевш мог подозревать его в трусости или измене.
— Нельзя туда! Задохнемся, — покачал головой сорнец, заслоняя им дорогу и пытаясь привести в порядок мысли.
— А с той стороны убьют! — огрызнулся Хевш. — Всех перебили! Наверху целая армия! Они ищут его.
— Попытаемся прорваться. Ночь уже. Уйти можно. Там хоть какие-то шансы.
Закипая и не сводя с него безумных глаз, сотник втянул носом воздух, прикрыл веки, безмолвно отправляя проклятия всему Нидьёру и его создателю. В эти пару мгновения многое пронеслось в голове Старкальда.
Он снова глянул на Харси. По телу побежали мурашки. От жалости сердце едва не выскакивало из груди. Дыхание у того вырывалось со свистом. Он бледнел на глазах, то и дело харкал кровью. Рана, видно, серьезная, в глубине тоннеля он долго не выдержит, но если труп его не найдут, серебра Старкальду не видать.
Все люди, что братались с ним, делили кров и пищу, перекидывались шутками и строили в дороге планы на жизнь — все они уже мертвы или на последнем издыхании. И назад ничего не вернешь. Все по его милости.
Он сам себя проклял навечно.
Послышались приглушенные голоса. Люди Раткара были уже совсем близко и обещали скоро добраться сюда. Вот показались на лестнице из гробов смутные фигуры, вновь звякнула сталь. Кто-то еще сражался и загораживал наступающим путь в надежде задержать.
В свете факела мелькнула рыжая борода. Прихрамывая на одну ногу и рыча, будто медведь, Думни отбивался, принимая удар на треснутый щит, отводя другой лезвием меча. Он отступал шаг за шагом.
Хевш что-то кричал и тянул Старкальда за собой,
