«слуга». — Понятно. Чистый документ надо?
— Надо, брат.
— Трудно, ох, трудно, — вздохнул Крыжов. — Поговорю все же. Познакомлю тебя с другом своим, Макруша ему фамилие, братом Мироном звать-величать. Большого ума человек, министерская голова по прежним временам… Для нынешних, правда, не совсем годится. Может, все вместе что и придумаем… А покуда у Люськи живи на правах родственника… Погодь, я ее покличу, она, наверно, на кухне — целый день с сестрой Евстигнеюшкой чаи гоняют… Сестра Евстигнеюшка!
Шаркая стоптанными башмаками, явилась Евстигнеюшка.
— Люська у нас?
— Где же ей еще быть!
— Зови.
Люська, несмотря на свое легкомысленное имя, оказалась еще старше Евстигнеюшки. Одета во все черное, черный по-монашески низко опущенный платок обрамляет круглое морщинистое личико; глаза бойкие, с хмельнинкой.
— Здравствуй, Люська.
— Будь здоров, мальчиша. — Она всех знакомых мужчин звала «мальчишами». Саша заметил, что в обращении Люськи со «слугой» нет характерного для сектантов подобострастия, да и Крыжов говорил с ней обычным, а не елейно-ханжеским голосом, не называл «сестра».
— И ты здравствуй, — повернулась Люська к Калмыкову.
Саша вежливо ответил.
— Что, Люська, возьмешь молодого человека на постой? — спросил Крыжов.
— С харчем? Без? — деловито осведомилась старушка.
— С харчем.
— Могу. Три раза в день харч.
— Вот и сговорились, — удовлетворенно сказал Крыжов и глянул на Сашу, спрашивая его согласия. Тот кивнул.
— А цена? — спросил Крыжов.
— С паспортом? Без?
— Говори и так и этак.
— С паспортом — червонец, без — четвертной.
— Чего ты — в два раза дороже! Возьми не двадцать пять, возьми хоть пятнадцать, — даже рассердился Крыжов.
— За рыск, мальчиша, за рыск, — не теряя хладнокровия, объяснила Люська. — При моей биографии, сам знаешь, как рыску бояться надо. Насиделась за свой век в тюряге, больше не манит.
Крыжов поморщился. Спросил Сашу:
— Согласен?
— Согласен.
— Бери барахлишко свое и переезжай. Почтовый переулок, дом пять, во дворе флигелек — сразу увидишь. Да и я тебя увижу, я скоро на хазу топаю. — Проговорив все это бойкой скороговоркой, Люська вышла из комнаты. Следом зашлепала Евстигнеюшка.
— Кто такая? — удивился Саша повадкам старушки, блатным словам, что не скупясь вставляла она в свою речь.
— Не из наших она, — поморщился Крыжов, видно манер Люськи не одобрял. — Однако Макруше… помогает.
— А что у нее за «биография»?
— Ты про «Тачечника» слыхал? — ответил вопросом на вопрос. — Нет? Знаменитый налетчик в свое время был. А это его супруга, так сказать, «Люська-чума» по прозвищу. Ну, не жена, какие у бандитов жены, а вроде. Спутница жизни. Она по ресторанам богатых гостей примечала, к ним подсаживалась, к себе вела. На дороге, конечно, «Тачечник». Разговор короткий: «Стой! Руки в гору! Гони сармак!». Промышляли-промышляли и задумали на свою беду комиссионный магазин ограбить. Не вышло. При аресте вооруженное сопротивление оказали, «Тачечник» двоих милиционеров шлепнул, она начальника ихнего тяжело ранила…
— Вот так старушка! — вырвалось у Саши.
— Она не старая, ей под пятьдесят. А тогда немногим за двадцать было… Ну, значит, «Тачечника» расстреляли, ей — предельный по тому времени срок, десять лет. Вышла, опять с кем-то спуталась, опять «дело», опять тюрьма… Почти всю жизнь по тюрьмам…
— А сейчас?
— Сейчас?.. Что ж, брату Мирону помогает, — уклончиво ответил Крыжов. — Пьет сильно, каждый день к вечеру себя не помнит. И яд с собой носит. «Чем, — говорит, — в тюрьму, так на тот свет лучше…» К братьям и сестрам не принадлежит, хотя надежная.
Крыжов замолчал. Напоминание о тюрьме вызвало у него невеселые думы.
— Вот так-то.
Молчал и Калмыков. На душе у него стало смутно. Поднялся:
— Пойду я.
— Куда тебе идти, вечера нынче длинные, успеешь.
Он был прав, деваться Саше некуда, но хотелось побыть в одиночестве: и с Крыжовым беседовать больше не о чем, и Шая, который вернулся уже, наверно, с кладбища к себе в нору, был противен.
— Да нет, пойду.
Крыжов настаивать не стал. Мало ли какие могут быть дела. Нельзя расспрашивать.
— Как хочешь… Пока отдохни, осмотрись за эти дни — времени хватит, а там поглядим…
— Прощай.
Пес во дворе захрипел, залаял, загремел кольцом. Черно-розовая морда дышала ненавистью. Саша вышел за ворота, медленно зашагал к трамвайной остановке, а собачий лай все несся вслед…
Как предсказывала Люська, флигелек ее Калмыков увидел сразу: небольшой, старый, прилепившийся прокопченной стеной к брандмауэру.
Хотя было по-осеннему прохладно, Люська сидела на крылечке у двери, мурлыкала себе под нос, тихонько покачивалась в такт песне. Глазки ее блестели еще веселее, чем тогда, у Крыжова. Саша вспомнил слова «слуги», что к вечеру отставная бандитка обязательно напивается.
— Ага, прихрял, — сказала Люська, увидев постояльца. — За сколько вперед уплатишь?
— Ну… дней за десять. А вообще я надолго.
— Гони двести пятьдесят, — сразу догадалась, что постоялец «без документа».
Вошли в дом. Саша покорно протянул деньги. Люська взяла, поплевала на них для почина, сунула в карман.
Через сени попали в коридор с двумя дверьми. Люська отворила правую.
— Здесь и живи.
Пыльная, давно небеленная комната выглядела неуютно. Кроме дощатого, ничем не прикрытого стола, колченогого стула и железной койки с продавленным матрацем, в ней не было ничего. На обсиженном мухами шнуре висела тусклая лампочка. Угрюмое, волчье жилье потайных людей.
— Нравится? — равнодушно спросила Люська и без всякого интереса к ответу добавила:
— Переспать есть где, а еще тебе чего…
— Выход отсюда один? — осведомился Калмыков.
Люська угадала его мысли.
— Хазе этой, мальчиша, по нашей с тобой житухе цены нет. Ты сейчас ничего не знаешь, а прижмет — узнаешь и мне спасибо скажешь.
Не добавив больше ни слова, не попрощавшись, вышла.
Саша лег на скрипучую койку, задумался.
Итак, можно подвести первые итоги. Они утешительны. Удалось благополучно пробраться на советскую территорию, так же благополучно приехать в Приморск, связаться с местной организацией. Крыжов произвел на Сашу хорошее впечатление. Правда, окружение его немного странное — Евстигнеюшка, Люська… Но рано делать выводы. Дальше будет видно, не на месяц он сюда приехал и не на два…
Лежа в темноте, Калмыков не мог удержаться от мечтаний.
Он представлял себе, что станет ближайшим помощником Крыжова. Вместе будут составлять проповеди, писать «рефераты», вместе посещать «братьев» и «сестер», рассказывая о вере, а вечера — проводить в тихой, ласковой беседе. Конечно, Крыжов не один, у него есть товарищи по мыслям, собратья по духу. Саша тоже сблизится с ними, они заживут, делясь самым сокровенным, ничего не утаивая друг от друга. Их кружок загорится светлым огоньком во мраке безбожия, и на этот огонек придет все больше и больше ищущих благочестия. Саша и его друзья ни перед кем не закроют двери, каждый гость для них желанен. Политике они не дадут места — только слово божие,
