и доступным.
Евгений усмехался.
Или остановятся у вьюнка, душащего смородину:
– Вот ведь какой, – сокрушается Евгений, – с виду тоненький, цветочки беленькие, чуть не кружевные, а куст обвил так, что целые ветки гибнут. Паразит, одним словом!
– А нечего подпускать к себе кого попало! – отвечала Галя. – Смородине от сорняка, растущего поблизости, никуда не деться, а люди вполне способны осознавать, кто с ними рядом растёт и пакостит!..
Уезжала Галина с лёгким сердцем.
– Ну вот и пропололи немножко, – на прощание Евгений сказал что-то непонятное, совместной прополкой они не занимались, но Галя привыкла к афористичности его высказываний.
«Мысли мои пропололи», – додумал Евгений, но пояснять для Гали не стал. После её отъезда он тут же решился и на разговор с Алевтиной:
– А ты не думаешь, что мы всё это зря?
– Что зря? – Алевтина отложила журнал и поднялась из кресла.
– Жить в одном доме зря затеяли. Может, не стоило?
– Это тебя твоя гостья так накрутила?
– Почему сразу накрутила? Просто озвучила то, что давно вертелось у меня в голове!
– Вертелось у него! – Алевтина подошла к Евгению и посмотрела в глаза. – Малолетняя свиристелка приехала на один день, налялякала дурацких песенок, а ты и рад ей подпевать! Не думал ли ты, дорогой мой, что девочке, прожившей меньше четверти века, женихов искать просто и в жизни что-то менять тоже просто! И оговорить кого угодно просто: не верь этой тётке, она плохая, она научит тебя недоброму. Такие размышления оказались для неё доступными, а другого понять не смогла: что тётка в седьмой десяток шагнула, что тётка бросила насиженное место, где жила, между прочим, в достатке, какой тебе, Женечка, и не снился! Что тётка жизнь свою со скалы сбросила, потому что думала: ухожу к порядочному, доброму, честному человеку от мужа-скандалиста, у которого, что ни день – то война, борьба с кем угодно и сколько угодно, лишь бы отстоять свою правоту, лишь бы выгоду получить! Да, Женечка, как бы тебе ни было противно, иногда люди, чтобы добиться высшей справедливости, совершают низкие поступки. И Ванюша наш из таких! Знаешь, как он чаще всего меня называл, Жень? Не знаешь? – на глазах Алевтины выступили слёзы. – Дурой называл, Жень. Гадиной, тварью. Дрянью. Думаешь, по имени часто звал? Может, любимой? Алечкой? Цветочком аленьким? Если уж и по имени, то казалось, что он прежде какие-то помои внутри себя разгрёб, чтобы в них моё имя найти. Найдёт, двумя пальчиками брезгливо поднимет из остальных отбросов своей души, протянет мерзко: «Алевти-и-ина, поди-ка сюда», будто кошку в горшок носом натыкать хочет! Вот я и подумала: наконец-то к солнышку пришла, к золотому рассвету своей жизни, хоть на седьмом десятке потешу бабскую душеньку, поживу с любящим мужем. А то кажется, что я сильная, крепкая с виду, так и любить меня не надо! А он, этот порядочный и любящий, год попользовался и устал! Зря, видите ли, всё затеяли! Я тебя за язык тянула? Дочь из дома гнать велела? Приезжать им запрещала? Вещи выбросила? А зачем они здесь, вещи эти? Ни по размеру, ни по росту, ни по возрасту уже никому не подходят!
И Евгений призадумался, в речи Алевтины поверил. И она сама себе едва не поверила.
А может, и правда эта импровизированная исповедь, затевавшаяся как актёрский монолог, вдруг перешла в излияния истинно человеческие? Ведь любила она когда-то Оладьева. Любила. И замуж шла по любви. Нравилось, что он оборотистый, что рукастый, что добиться своего может, семью содержать. Нравилось, что сама ему под стать: хитрый план способна придумать, кого угодно ради мужа вокруг пальца обведёт! А он не ценил! Принимал как должное! Даже спасибо цедил сквозь зубы, словно это спасибо тоже за помои считал – с брезгливостью из себя выуживал.
Вот бывает же так! Теряешь в отношениях с человеком нить повествования, логику изложения, возвращаешься на несколько абзацев назад и с удивлением осознаёшь, что и предшествующий текст был бессвязным и несуразным. Вот с Иваном – бессвязный текст, а с Евгением проза могла бы сложиться в чувственные тома…
Сказать Евгению всё? Признаться, что по расчёту к нему шла, а теперь убежища здесь ищет от прежней жизни? Далеко от неё убежать не удалось, от жизни этой! Да хоть не под одной крышей с тираном! Ради сына вернуться? Да сын взрослый, в матери не нуждается. А к Ивану не хочется. У забора шутила, издевалась, а сейчас поняла, что и тогда много правды сказала, и Евгению сейчас себя истинной выставила. Рассказать? И про таблетки? Как травит человека, давшего убежище? А промолчит, так всё равно однажды вскроется – Иван от злости правду скажет, это ему недолго. Не получит своё и в поисках справедливости всю вину на неё свалит. Алевтина поняла, что загнала себя в капкан. И к прежнему мужу не хочется, и с нынешним – если вообще распишутся – долго не проживёт: сама же его и убивает.
Евгений обнял. Дал выплакаться. Алевтина постояла, уткнувшись в его плечо, поразмышляла, что делать дальше. А что уж тут поделаешь: надо завершать начатое…
На звонки Галины Евгений отвечать перестал и со Светой мириться раздумал.
ГЛАВА 12
Осень 2014 года
То, что Галине при взгляде на Алевтину показалось признаками временного недомогания, в действительности было симптомами серьёзного заболевания, которое развивалось, вероятно, уже давно. У всякого, кто видел Алевтину теперь, складывалось ощущение, что болезнь жрёт её. Или даже не так: что болезнь одним движением питонообразной глотки вобрала её в себя и теперь пропитывает пищеварительными соками едва теплящуюся жизнь, остатков которой хватает только на мучительные стоны и жалкие диалоги, один из которых состоялся с бывшим мужем.
Уже не через щель в заборе, а на пороге его дома – дальше Иван не пустил – она умоляла его найти врачей, оплатить лечение. Хотелось бы, чтобы персонажи изъяснялись высоким штилем, чтобы Иван сказал Алевтине нечто высокопарное, вроде:
– Я не кладбище для несостоявшихся чувств и не хоспис для умирающей любви.
Но нет, они были обычными людьми, а не персонажами старого кино, где все говорят литературно и вычурно, поэтому сцена объяснения между ними состоялась малоприятная, если не сказать – безобразная.
– Лечение же ещё возможно, да, Ванечка? – она заглядывала в пустые холодные глаза, надеясь найти в них каплю сочувствия, но не находила.
– Что, – ухмылялся Иван, – порядочность оказалась бедновата? Вернуласьк мужу-быдлу? На кой ты теперь мне сдалась? Всё тянула, откладывала свадьбу. «Подождём, пока таблетки подействуют, я должна стать для него незаменимой, пусть
