него наибольшее влияние. «Римские древности» повествуют о тех же событиях, каким посвящены первые книги Тита Ливия, что позволяет Макиавелли узнать множество ценных подробностей. И более того, каждый раз, когда анализ римского строя, приведенный в «Рассуждениях», в чем-то расходится с Полибием, он совпадает со взглядами Дионисия. Например, в отличие от Полибия, и Дионисий, и Макиавелли полагали, что основы смешанного правления были заложены еще легендарным Ромулом, который уже в 753 году до н. э. разделил свою власть с сенатом и собранием граждан. Они также считали, что все шесть простых форм государственного устройства (в том числе монархия, аристократия и демократия) плохи, поскольку недолговечны, и что демократический элемент римских институтов проявился не столько в народном собрании, возникшем еще при Ромуле, сколько в институте народных трибунов, который был введен намного позже, в 494 году до н. э., – и о котором Полибий не говорит ни слова. Кроме того, Дионисий и Макиавелли утверждали, что стабильность государственных учреждений обусловлена не взаимной необходимостью сотрудничества между множеством должностных лиц и политических органов, а правом вето и угрозой судебного преследования, которые они могут применять по отношению к другим.
Под влиянием «Римских древностей» «Рассуждения» напоминают, если так можно выразиться, перекрестный комментарий: Макиавелли берет за основу один из самых любимых (и канонических) классических текстов – «Историю» Тита Ливия, но в своем исследовании постоянно пользуется преимуществами, которые ему дают вторая, альтернативная версия описываемых событий и сопутствующие объяснения. Показательно, что главное различие в том, как понимают раннюю римскую историю Тит Ливий и Дионисий, касается значимости государственных институтов. Первый, как и все римские историки, склонен освещать успехи и неудачи государств с точки зрения моральных добродетелей и редко упоминает о сложном наборе правил и процедур, созданных для управления Римом. А второй настаивает скорее на достоинствах и недостатках каждого государственного строя, в значительной степени возводя даже добродетели или пороки граждан к основным законам их страны. Именно эту точку зрения Макиавелли искусно включает в свою интерпретацию.
Достаточно трех примеров, чтобы понять, скольким Макиавелли обязан «Римским древностям» и насколько оригинально он усвоил урок Дионисия.
1. На всем протяжении XV века гуманисты, вслед за Аристотелем (Политика 7.4), не переставали повторять, что города должны расширяться с осторожностью и не превышать неких идеальных размеров, чтобы свести к минимуму возможность внутренних конфликтов. Подобно Цицерону (Речь в защиту Луция Корнелия Бальба 13 и 22) и Тациту (Анналы 11.24), некоторые антикварии – например Бьондо, посвятивший изучению римской цивилизации десять книг своего труда «Торжествующий Рим» (Roma triumphans, 1459, опубликован в 1473), – иногда признавали, что римляне достигли таких вершин, поскольку проявляли великодушие, когда принимали к себе новых жителей, а позднее и ассимилировали покоренные народы. Но эти авторы никогда не делали на основе данного факта каких-либо общих выводов. Именно Макиавелли превратил этот пример из истории Рима в универсальный исторический закон, провозгласивший, что открытые республики процветают, а закрытые обречены на разорение. После 1494 года, на фоне бедствий, вызванных разницей в реальной мощи между итальянскими державами и недавно укрепившимися монархиями Франции и Испании, никто уже не мог радоваться очевидному сходству итальянских коммун и греческих городов, как это часто делали гуманисты в прошлом. Для примера: к началу XVI века соотношение между 450-тысячным населением всех флорентийских владений в Тоскане и 16-миллионным населением Французского королевства составляло примерно 1:35, то есть превышало соотношение, существующее сегодня между Францией или Италией и Китаем. Больше граждан – больше солдат; так, собственно, и считал Макиавелли, однако все основополагающие элементы его рассуждений уже присутствуют в «Римских древностях» (1.9; 2.16–17; 3.10–11; 4.22–23; 6.19), где много говорится о том, как римляне пытались преодолеть свою изначальную слабость. Достаточно вспомнить легендарное похищение сабинянок и столь же легендарное создание «убежища», которое Ромул предоставил всем, кто приходил в его город. Там же, у Дионисия, мы найдем подробное рассмотрение катастрофических последствий закрытости для греческих городов, чему Макиавелли уделяет особое внимание (Рассуждения 2.4). Если Древнему Риму, ко всеобщему удивлению, удалось восстановиться после поражения, нанесенного ему карфагенянами при Каннах, то ни Афины, ни Спарта, ни Фивы так и не смогли установить прочную гегемонию над Грецией, поскольку греки, в отличие от римлян, слишком ревниво относились к гражданским привилегиям и не понимали, что укрепить свою республику возможно, только приняв в нее иноземцев. Таким образом, это сравнение, приведенное Дионисием, содержало настоятельный совет на будущее – совет, который благодаря «Рассуждениям» будет и впредь оказывать неизменное влияние, в том числе и на законы США, касающиеся натурализации иммигрантов. В подтверждение можно привести тот факт, что Джеймс Уилсон, один из отцов-основателей США, прямо упомянул имя Макиавелли в своих лекциях по юриспруденции, посмертно опубликованных в 1804 году.
2. Любой, кто прочтет труды Тита Ливия, сразу увидит, насколько большое значение тот придает социальным конфликтам и насколько первостепенную роль он отводит народным трибунам. Они были защитниками римского народа, избирались только из числа непатрициев и наделялись значительной властью, особенно после случившейся в 494 году до н. э. сецессии – демонстративного ухода плебеев за черту города, на Священную гору. Народные трибуны, помимо прочего, обладали правом наложить вето на любой закон, остановить призыв на военную службу и уличить перед собранием любого гражданина, подозреваемого в нанесении ущерба свободе республики. Однако в античных источниках трибуны, также возглавлявшие народную фракцию, часто обвинялись в раздорах, царивших в Риме[24], и гуманисты единодушно разделяли это враждебное отношение. Дионисий же придерживался другой точки зрения (Римские древности 4.73–74; 7.55–56; 7.65–66), причем Макиавелли его явно поддерживает. Более того, и в «Римских древностях», и в «Рассуждениях» народные трибуны предстают как демократический элемент Древнего Рима, в котором стабильный смешанный строй установился лишь после 490 года до н. э., когда сенат окончательно утвердил полномочия трибунов (Рассуждения 1.2–5). Более того, как Дионисий, так и Макиавелли высоко оценивают народные суды, которые неизменно подвергались критике со стороны античных мыслителей и прежде всего Аристотеля (Политика 6.5), а кроме того, считают, что право обвинения, которым наделялись трибуны, оказывалось незаменимым инструментом не только для защиты плебеев от злоупотреблений патрициев, но и для сохранения свободы республики, поскольку благодаря ему граждане, опасаясь судебного разбирательства в сенате, становились более добродетельными (Рассуждения 1.5, 1.7–8). Несомненно, столь необычная оценка института народных трибунов – это одна из самых оригинальных черт республиканизма Макиавелли, хотя и здесь явно прослеживается влияние Дионисия.
3. Помимо трибунов, Полибий не упоминает еще об одной выборной должности, которая занимает центральное место и у Дионисия, и у Макиавелли, – о должности римского диктатора. Она создавалась в особых обстоятельствах, и гуманисты не знали, как ее описать. Диктатор наделялся чрезвычайными полномочиями, и его решения невозможно было обжаловать, но в то же время он был обязан уважать республиканские институты. Его назначал сенат, причем не на двенадцать месяцев, как двух
