class="p1">— Эгегей,— чуть слышно донеслось от двенадцати Печкиных, стоящих далее.
Печкин покачал головой, и ушёл в свою избу.
За всё время, которое он был один, почтальон успел натаскать из дома профессора Сёмина самых разных книг. Печкин не жадничал. Он брал те книги, которые он мог понять. В самом крайнем случае, он брал такие книги, которые он надеялся понять, прочитав книги, которые уже понимал.
Сейчас он с особым упорством взялся за том, озаглавленный «Тактическое применение топологических замыканий». Её для военных писали. Самые непонятные места в ней были разъяснены простыми и понятными словами. Потому что у наиболее вероятного противника тоже были Ремесленники, и надо было Красную Армию подготовить к встрече с ними.
Печкин книгу прочитал медленно и два раза. Ему торопиться было некуда. А когда он всё понял, то начал выполнять инструкции. Простые и понятные. Он бы и раньше их начал выполнять, но очень уж ему было важно остаться в живых после выполнения этих инструкций.
У почтальона Печкина были свои счёты.
С тех пор, как Слейпнир улетел, дядя Фёдор и его товарищи совсем загрустили. Ели и спали кое-как, и почти не занимались с профессорскими книгами. Мурка ходила потерянная, всё телёнка своего искала. И даже тр-тр Митра захандрил, и почти не двигался, так что дядя Фёдор не сразу понял, что трактор стоит на месте не потому, что на него особый тракторный сплин накатил, а из-за того, что ездить не может.
Стали они с Матроскиным разбираться, что же такое случилось, вот только никто из них в технике почти ничего не понимал.
— Давайте призовём, этих, как их, фикси?— предложил Шарик, который за суетой вокруг трактора наблюдал.
— Не фикси, а пикси,— поправил его Матроскин,— Только во-первых, они в наших краях не водятся, а во-вторых, от них из пользы — один вред и безобразия.
— Может аккумулятор сел?— подал идею дядя Фёдор.
Он слышал, что с машинами такое случается.
— В контейнере не сел, а тут сел?— фыркнул кот,— И кур живых мы ему пытались засунуть — никакой реакции. Нет, тут в чём-то ещё дело. Хотя мысли у тебя правильные, дядя Фёдор. Надо бы предохранители проверить.
Матроскин залез Митре в кабину и, спустя несколько минут, довольный, вылез.
— И в самом деле… предохранитель сгорел,— в лапах у кота было что-то почерневшее, с двумя металлическими хвостиками,— надо бы как-то замену найти.
Но как они не искали, ничего подходящего под руками не оказалось.
— И что нам делать?— спросил дядя Фёдор.
— Жучка делать,— пожал плечами кот Матроскин.
— Мне папа говорил, что от жучков только неприятности случаются,— возразил дядя Фёдор,— без предохранителей ничего хорошего не выйдет.
— А тебе папа говорил, где внутри замыкания Макондо предохранители искать?— поинтересовался кот.
Дядя Фёдор промолчал.
— Вот и я о том же,— хмыкнул Матроскин,— неси проволоку, будем возвращать Митру к нашей бренной жизни!
Мальчик исчез в доме, а кот продолжил рыться в потрохах трактора. И, когда дядя Фёдор вернулся с проволокой, у Матроскина было новое открытие:
— А теперь смотри, тут ещё одна крышка есть, а под ней лимбы. Ничего тебе значки на них не напоминают?
— Енохианский алфавит, кажется,— предположил дядя Фёдор.
— Только это не буквы.— заметил кот,— а цифры. Разных букв на лимбах всего двенадцать, так что у нас здесь енохианское число получается. И что-то мне подсказывает, что не с бухты-барахты такая машина в этом месте оказалась. Я-то всё думал, куда эта «алтарная проходческая установка» проходить должна. А что если трактор наш сможет из замыкания выйти, когда будет знать, куда ему двигаться?
— Но нам нужно какое-то число, чтобы им воспользоваться.
— Не без этого. И, главное, дядя Фёдор, вариантов-то у нас немного. Или профессор эти числа имел, или Печкин — заключил Матроскин.
— У профессора мы никаких чисел не нашли.
— Значит, надо нам будет по душам пообщаться с нашим почтальоном,— нахмурился кот.
— Граждане, разрешите вас перебить,— раздался со стороны незнакомый голос.
За пределами охранного построения стоял профессор Сёмин. Иван Трофимович и прежде не производил впечатления приятного собеседника, а сейчас так и вовсе выглядел жутковато. Лицо у него было осунувшееся и бледное. Шрам чернел. Полы пальто развевались на ветру.
— Можно подумать, что вы тут без нас недостаточно перебили,— ощерился Матроскин.
— Я, всё-таки, буду настаивать. И к тебе, кот, у меня особенно много вопросов накопилось. В частности, по поводу Ирвена, кстати, где он?
Из-за угла вышел, недобро потягиваясь, Шарик.
— Дядя Фёдор, ты мне скажи, что это за дяденька и как мне с ним обойтись? Вдоль или поперёк.
Профессор скривился, так что его шрам начал молнию напоминать. Матроскин бочком, бочком и куда-то исчез.
— А вот и виновник торжества,— обрадовался Сёмин.
— Шарик?— удивился дядя Фёдор.
— Ролик,— передразнил его Иван Трофимович,— представляю тебе, мальчик, шедевр прикладной демонологии. Малый степной демон, Ирвен, призванный и воплощённый в рекуррентную органическую оболочку. На секундочку, это потребовало решения уравнения Гленвилла в действительных числах.
— Я пока с высшей математикой не очень дружу,— признался дядя Фёдор.
— В таком случае, мне очень жаль, что ты не сможешь напоследок оценить всю красоту сложившейся ситуации,— ядовито заметил профессор Сёмин.
Он сложил пальцы в такую фигуру, которую живое существо, кажется, не могло бы изобразить. И произнёс:
— Ты, глиною обожженный, камнем рождённый, огнём заклятый, водой проклятый, луной призванный, ты, клеть внутри клети связанной внутри клети, связанной внутри вместилища о шести зеркалах, каковой внутри, такой и снаружи, глядящий снаружи внутрь, Игнас Псоглавец, голодный, пожирающий…
Шарик замер. Сквозь шерсть его, в ритм заклинанию профессора, начали пробиваться чёрные иглы. Иглы превращались в маслянистые брызги, взлетали в воздух и снова ныряли Шарику под шкуру.
— Нет, Шарик, нет!— отчаянно вскричал дядя Фёдор,— ты же с нами, ты же наш, ты же Шарик… пожалуйста, я прошу тебя…
Пёс стоял, прижавшись к земле. Глаза его подёрнулись нефтяной плёнкой. Профессор продолжал:
—… алчущий, предвечный, сотрясающий степь, ужасающий царствия, порабощающий народы, связанный внутри…
— Клети,— пророкотал Шарик нутряным тяжёлым голосом.
— Съешь меня, его, её, их… — монотонным голосом протянул профессор.
— Их…— земля вокруг пса почернела, изошла чёрными ростками.
— В надеждах и пламени, ухмылкой манящий, в зеркала, внутри…
