числе едва научившиеся ходить, старались его утешить и помочь выполнить эту задачу. Представьте, что вам сказали: вы единственный, кто способен исправить нечто, уже свершившееся. Что маленькая девочка, трагически погибшая тридцать с лишним лет назад, снова встретится со своим любимым братом-близнецом. Не думайте, что в роли спасителя, благородного рыцаря воображают себя только мужчины с завышенной самооценкой! Что же касается обещания вечной любви – сбывшегося, о чем свидетельствует фраза «Мы очень счастливы, что мы снова вместе», – то оно изначально является, так сказать, движущей силой для всего человечества, прежде чем страдания и разочарования порождают в людях усталость и цинизм. Это обычно происходит в результате какого-то душевного потрясения, как правило, в подростковом возрасте – взрослея, человек понимает, что Ромео и Джульетта должны были умереть, чтобы их любовь осталась вечной.
Фабрегас слушал, не перебивая, хотя сама идея, что детьми можно манипулировать подобным образом, вызывала у него глубокое отвращение.
– А как по-вашему, следующая фраза содержит в себе угрозу? – наконец спросил он.
– Вы имеете в виду, что если их не перестанут искать, случится новая беда? Хотела бы я это знать, капитан! Но увы, мне ничего об этом не известно. Так или иначе, вы ведь не собираетесь прекращать поиски? Значит, у нас нет выбора.
И вновь Фабрегас вынужден был признать ее правоту. Даже если похититель или похитители грозили чем-то еще худшим, останавливать поиски никто не собирался, совсем наоборот – их требовалось активизировать именно для того, чтобы угроза не была приведена в исполнение.
Поколебавшись, доктор Флоран все же задала, как она догадывалась, не слишком приятный для собеседника вопрос, который сформулировала со всей возможной деликатностью:
– Вы не собираетесь сообщить месье Лессажу ту часть информации, которая касается его лично? Я имею в виду последнюю фразу письма.
– Это не самое срочное на данный момент, – неохотно ответил Фабрегас.
Именно эту тему ему сейчас хотелось затрагивать меньше всего, но психолог безошибочно ткнула пальцем в самое уязвимое место.
Он так и не решил для себя этот вопрос. Сообщить отцу близнецов, что его дети – точнее те, кто выдает себя за них или искренне считает, что перевоплотился в них, – передают ему, что они его любят и им «жаль, что так вышло», – разве это не будет выглядеть утонченным издевательством? Хотя капитан не разделял тех дружеских чувств, которые питал его бывший начальник к этому человеку, он чувствовал, что не имеет права так с ним поступить. Да и какая от этого польза? Фабрегас решил, что дождется возвращения Жана и спросит его мнение на этот счет.
– Как вы думаете, – спросил он доктора Флоран, – кого выбрал себе в секретари автор письма?
– Вы хотите узнать, написано это письмо рукой Зелии или Габриэля?
– Совершенно верно.
– Не могу сказать. Возможно, они написали его вместе. А может быть, ни один из них.
– Не улавливаю вашу мысль, – нетерпеливо произнес Фабрегас.
– Нельзя исключать, что письмо написал сам похититель.
– Простите, но здесь я с вами не согласен. На мой взгляд, ни один взрослый человек не сможет настолько хорошо имитировать почерк ребенка. Правда, результаты графологической экспертизы еще не получены – они будут готовы через несколько часов, – но я готов спорить, что эксперты со мной согласятся.
– Капитан, внушению подвержены не только дети. Взрослый человек также может совершать поступки, в необходимости которых убедил его другой взрослый.
– Подождите, доктор. Только что вы доказывали мне, что Зелия и Габриэль поверили, будто они воплотились в пропавших близнецов, а теперь утверждаете, что мы имеем дело с похитителем, страдающим раздвоением личности? Вы уж определитесь!
– Поведенческий анализ не относится к точным наукам, – спокойно ответила психолог. – И потом, вы требуете от меня сделать заключение на основании одного только этого письма. Но моя работа состоит в том, чтобы подолгу общаться с детьми, пытаясь выявить причину их проблем, а не в том, чтобы гадать на кофейной гуще. Я могу лишь перечислить вам возможные варианты развития ситуации, с которой мы столкнулись. Смерть Солен вызвала глубокое потрясение у нашего похитителя, будь то мужчина или женщина. Эта трагедия оказала влияние на всю его последующую жизнь. С тех пор он одержим идеей исправить то, что представляется ему величайшей несправедливостью. Сумел ли он внушить Зелии и Габриэлю, что они перевоплотились в близнецов, или воображает, что создал себе новую семью, удерживая их в плену против их воли, – в любом случае нам нужно ответить на единственный вопрос: кто мог любить Солен настолько сильно, что боль от ее гибели не утихла за тридцать с лишним лет?
Фабрегас, который уже начинал терять нить ее рассуждений, машинально ответил:
– Виктор Лессаж, конечно. И еще похититель близнецов. Если смерть Солен была случайной, как предполагает Жан, значит, похититель, кто бы он ни был, сильно переживал.
– Совершенно верно, – поощрительно кивнула доктор Флоран, словно побуждая его сделать последний шаг к разгадке. – И мне приходит на ум только одно имя.
Фабрегас, уже порядком утомленный этой интеллектуальной эквилибристикой, в упор взглянул на собеседницу.
– Если вы и впрямь знаете имя похитителя, доктор, назовите его! Сейчас не время играть в недомолвки.
– Но вы только что сами упомянули этого человека. Рафаэль Лессаж! Ни одного брата на свете не оставила бы равнодушным смерть сестры-близнеца.
24
Назначение Рафаэля Лессажа главным подозреваемым в похищении детей влекло за собой новые проблемы. На протяжении двадцати девяти лет не отыскалось никаких следов второго исчезнувшего близнеца. Жан Вемез провел большую часть своей жизни в поисках мельчайших зацепок и в конце концов вынужден был про себя признать тот факт, что мальчика, скорее всего, не найдут уже никогда. Даже сама мысль о том, что он может оказаться живым, выглядела фантастичной, особенно для человека рационального склада ума, вроде Фабрегаса. Тем не менее капитан отдавал себе отчет, что это имя приходило ему на ум всякий раз, когда он задавался очередным вопросом в связи с нынешним расследованием. Почему некто раз за разом предпринимал безнадежные попытки заставить Солен заговорить посредством других детей? Надя, Зелия, Габриэль – все они должны были передать послание от ее имени. И в каждом послании обязательно были фразы, адресованные напрямую отцу близнецов. Кто, как не Рафаэль, мог так настойчиво стремиться сообщить Виктору Лессажу, что Солен его простила? Да и прощение само по себе говорило о многом. Если Виктор рассказал правду о том, что произошло между ним и детьми за несколько дней до похищения, кому, как не Рафаэлю, об этом знать? Виктор уточнил, что даже его жена не знала
