ходу у нее мило подпрыгивали два хвостика.
Куросэ пригубила воды, которую нам сразу подали, и внимательно посмотрела на меня.
– Увидел?
Я едва заметно кивнул.
– Сколько? – тут же спросила она.
Я осушил стакан наполовину и сказал без утайки:
– Всего пять дней. Не знаю, что сказать… Сочувствую.
Куросэ сказала, что Саяка ей как вторая сестра, поэтому я старался выбирать слова поосторожнее. Конечно, она и сама все понимала, но все-таки общее понимание и точное число – не одно и то же.
– Ясно… Пять дней, – еле слышно прошептала Куросэ.
Она горестно уронила голову, и над столиком повисла тягостная атмосфера. Наверное, со стороны казалось, будто мы пришли в кафе, чтобы порвать друг с другом.
Я не знал, что еще сказать, поэтому мелкими глотками пил воду, чтобы хоть чем-то оправдать молчание. Когда стакан опустел, я углубился в меню. А там и еду принесли.
– Приятного аппетита! – весело пожелала нам Саяка, поставив тарелки на стол.
– Не будешь есть? – спросил я.
Куросэ даже не притронулась к пасте, только мрачно смотрела в пол. Поэтому и я не смел резать стейк и ждал.
– Что-то… аппетит пропал, – ответила девушка не поднимая головы. – Еда остынет, так что ты не жди меня.
– Ну… Ладно.
Я послушно разрезал мясо, очень мягкое и нежное. Как ни ужасно, заказ мне приготовили так вкусно, что пальчики оближешь.
Куросэ нашла в себе силы всего на одну вилочку, но затем отставила тарелку.
– Я заплачу, – сказала она и собралась нести чек на кассу, даже кошелек достала.
– Нет уж, я. Как раз зарплату недавно получил.
– Так это же я пригласила!
Но в итоге я ее убедил.
– Ребят, минутку! У меня почти закончилась смена! Давайте поболтаем! – окликнула нас Саяка, когда мы уже выходили из кафе.
Куросэ на миг растерялась:
– Я не против… Но как ты, Арата-кун?
В ее глазах я прочитал такое истовое желание, чтобы я согласился, что не нашел в себе сил отказаться.
В итоге мы договорились, что подождем у кафе, и стеклянные двери открылись через пятнадцать минут. Саяка распустила хвостики и переоделась из формы в повседневный синий пиджак по фигуре и узкую юбку. В таком костюме она больше напоминала не студентку, а офисную работницу. На миг мне даже показалось, что черная цифра у нее над головой была частью этого стиля.
– Простите, что так долго! Тут поблизости прелестная кафешка, давайте там присядем!
– Мне где угодно нормально… – Куросэ кое-как выдавила из себя улыбку.
Вскоре Саяка привела нас к изящному домику. В элегантном зале тут и там стояли горшки с разными цветами, так что зал утопал в зелени. Место не столько милое, сколько тихое, и мне сразу подумалось, что Кадзуе бы наверняка тут хорошо работалось.
Похоже, Саяка обожала поболтать, так что она с нами заговорила еще до того, как нас отвели к столику.
Ближайшие полчаса разговор не умолкал. Я еще ни разу не видел, чтобы Куросэ так свободно держалась с кем-либо, кроме нас с Кадзуей, и меня радовало, что она хоть с кем-то неплохо ладит, так что волей-неволей заулыбался.
– Арата-кун, ты представляешь? Маи-тян в седьмом классе один мальчик признался в любви, а она ему отказала и потом прибежала ко мне в слезах за советом.
– Ой, я сама толком не помню, почему отказала… А вообще, не рассказывай такое! – Куросэ покраснела и не дала подруге продолжить, хотя та явно хотела.
Вообще Саяка рассказала много забавных случаев о неудачах Куросэ, а та только вставляла свои ремарки и уточнения. Я слушал с вежливой улыбкой – но еще и с живым интересом, потому что выяснилось, что моя приятельница намного нормальнее, чем казалось на первый взгляд, и я проникся к ней новой симпатией. Они в самом деле напоминали сестер, и небольшие перепалки только расцвечивали беседу.
– Арата-кун, тебе, может, повторить напиток? Я угощаю, так что пейте!
Хотя мы пришли в кофейню, веселье от Саяки било ключом так, будто мы в баре сидели. Мы с Куросэ решили не стесняться и, помимо латте и карамельного фраппучино, заказали себе еще всякого разного.
Саяка закрутила роман с офисным сотрудником на три года ее старше, притом он жил в другом городе. В следующий раз они договорились встретиться еще только через месяц. Куросэ обо всем этом узнала впервые и теперь сквозь слезы слушала, как радостно Саяка рассказывает о любимом. Наконец она не выдержала и отпросилась в уборную, пряча лицо в ладонях.
Кажется, тут и Саяка заподозрила что-то неладное.
– Что такое? – спросила она.
Разговор ненадолго стих, и новая знакомая пока что пригубила второй маття латте[22]. Такая красивая, веселая, открытая – она лучилась жизнью, и казалось, что смерть просто не может забрать ее.
«В самом цвете лет», – будут вздыхать люди, когда ее не станет.
– Извините… Можно странный вопрос?
– Какой? – улыбнулась она, ставя стакан на место.
– Скажите: зачем вы живете?
Наверное, она ожидала любого другого вопроса, но только не такого. Сначала девушка растерялась, а потом засмеялась:
– Зачем? Не знаю, не задумывалась!
– Ага… Простите, что огорошил.
Она же двадцатилетняя студентка, и ей рано думать о смерти. А вот жить ей осталось меньше недели… У меня грудь спирало от осознания правды, и латте просился наружу.
– Хотя знаешь… Наверное, я живу ради мечты.
– Мечты?
– Ага! Я мечтаю стать школьной учительницей. Такой же, какая у меня была в средней школе. Такой замечательный человек, что мне только мечтать и равняться на нее. Наверное, живу, чтобы когда-нибудь стать такой же!
Значит, ради мечты… Ортодоксально. Я думаю, немало людей ответило бы так же, и все же я невольно заострил на ее ответе внимание.
– Что же у вас за учитель была такая в средней школе?
– Меня в том возрасте постоянно задирали. Я каждый день думала только о смерти, прикидывала варианты.
Я даже помыслить не мог, что ей пришлось так несладко.
– Но когда дошло до дела, я струсила и просто рыдала одна в классе после уроков. А учительница, да, это была учительница, не прошла мимо.
– И вам кажется, что она вам помогла?
– Ну можно и так выразиться. Хотя я бы скорее сказала, что она меня просто спасла. Мне кажется, без нее бы я уже умерла.
Ее слова больно вонзились мне в сердце. Учительница продлила ей жизнь, но срок уже подходил к концу. Я чуть не последовал примеру Куросэ и не ретировался в туалет только потому, что не хотел оставлять собеседницу в одиночестве.
Преподаватель внимательно выслушала ученицу, расплакалась вместе с ней,
