Скандально знаменитая «рок-звезда». Респектабельный политический деятель, лидер какой-нибудь партии. Успешный, влиятельный бизнесмен, олигарх, может…
Словом, вот он, здесь и сейчас, в своем счастливом, радостном сне – не просто убогий, всеми забытый псих-алкоголик, а Личность с большой буквы, человек с великой участью, баловень судьбы или self-made man, что еще круче.
Окружают его замечательные друзья, восторженные поклонники, добрые родичи и восхитительные, отзывчивые женщины. Роятся в голове гигантские замыслы, стелются перед ним – вдаль и вширь, покуда хватает глаз! – необъятные перспективы, поджидают на каждом шагу изысканные, рафинированные удовольствия.
И все у него есть: дом, семья, любимая работа, очаровательные дети, верная, заботливая жена, смазливые, чувственные любовницы… Изобилие, счастье, творчество, смысл…
Так и порхает он в дивном саду жизни, упоительного существования легко, невесомо, будто радужная экзотическая бабочка.
Очнувшись, так до самого конца и не смог понять, кто он – глупый, несчастный псих, словивший грёзу о бабочке, или бабочка, которой снится, что она – псих Миша.
Пятьдесят лет в строю
Думаешь, болезнь физическая или смерть – худшее, что может с тобой приключиться? Ан нет, как бы не так! Видал я вещи и похуже.
Вот больной Мизерин: седые волосы – белые как снег, короткая борода, блеклые, словно выцветшие, глаза, подрагивающие крупной дрожью руки. Мизерин здесь последние пятьдесят лет. Здесь – в системе психиатрии. Ну, то есть полвека, пятьдесят лет из своих семидесяти он мается по различным стационарам и дуркам. Очень странно, что его до сих пор не перевели в интернат – частый финал для психов со стажем.
Пятьдесят лет в строю психиатрического фронта! Как подумаешь о таком, застывает кровь, желчь, лимфа, слюна, слезы и все другие-прочие жидкости организма.
С чем сравнить это? Вот, скажем, Хиро Онода тридцать лет провел в изоляции от мира на отдаленном тропическом острове. Но он не сидел там тупо, ни за хер собачий, а вел партизанскую войну и ждал возвращения сил императорской армии.
Мизерин же… Пятьдесят лет, пять десятилетий, полвека тупого сидения на дурке. С ума сойти! Охуеть! Ебануться! Других слов я просто не нахожу.
Как-то раз Адонис решил поиграть в доброго самаритянина, угостил Мизерина грушей из своих продуктовых запасов. Он принял плод, молча кивнув в знак благодарности.
Жалко человека, но сделать для него ничего уже нельзя, теперь нельзя, поздно. Как так вышло, как случилось, что больной Мизерин на целых пятьдесят лет залип в дурке, я так и не выяснил. Может, если бы получал он квалифицированное лечение, по-иному бы все сложилось? Кто знает.
И к Мафусаилу сегодня пришли. А я-то думал, он совсем одинокий старик и к нему никто никогда не приходит. Нет, пришли-таки. Возможно, дочь и сын, я не спрашивал. Провалившимся старческим ртом Мафусаил улыбается счастливо, подбородок весело торчит вперед, словно нос боевого корабля – ветерана многих сражений. Да и сам Мафусаил – «ветеран», заставший еще советскую психиатрию. Но он сохраняет бодрость, все время порывается наводить везде чистоту шваброй, когда надо и когда не надо.
Да, врагу такого не пожелаешь – пятьдесят лет в строю.
Выписка
Для дурика выписка – все равно что дембель для солдата, аналог трансцендентного перехода, отправления в страну вечной охоты, смерти. Выписки ждут с нетерпением, иногда с тревогой (кто поумнее – ясно ведь, что на воле проблемы существования не только не исчезнут, но, возможно, станут еще острее). О выписке гадают, строят планы, обсуждают. Есть даже особые счастливые приметы на этот счет, скажем, правильно прочитавшему номер на больничной наволочке светит скорая выписка. Не всем, впрочем, дано скорое освобождение. Есть такие, кому, как Гене Литверу, и выписываться-то некуда. Есть сидящие по уголовной теме, им до выписки еще как до Китая пешком.
А некоторые, возможно, понимают, что выписка их с Пряжки – лишь мимолетный эпизод, просто очередная глава психиатрической эпопеи. Таковы суицидники и застарелые, со стажем, наркоманы. Эти люди покидают больницу не слишком надолго, до следующего кризиса, обострения.
Вообще, давно подмечено, что часто сумасшедшие, молодые, неопытные, слабовольные парни и девушки в моменты кризиса прямо-таки рвутся в больницу – спасу нет! Преодолевая преграды и сметая все препятствия на пути. Так, Марат рассказывал, что пробивался на Пряжку словно вЦарствие Небесное. Царствие Небесное силой берется![60]:-)
Это в моменты кризиса. А так подумать – обычная, здоровая жизнь в социуме чем тебе не кризис? Тяжек груз ответственности, а дурка плоха, хороша ли, дает временную передышку, за тебя здесь все решают другие. Ответственность, правда, все равно остается: уклонение от выбора – тоже продукт свободы воли. Но ты можешь какое-то время себя обманывать.
Ну вот, а попав в больницу, эти безответственные ребята – сломанные человечки – очень скоро начинают тяготиться здешним существованием. Все их томит, напрягает и мучает. И недели через две, три максимум с приходящими родственниками, друзьями, врачами заходят разговоры о выписке. Как истово рвутся они теперь на свободу! До скандалов с главврачом доходит, чуть не с угрозами обратиться в Страсбургский суд по правам человека. Будто не добровольно, не в результате собственной кармы попали сюда человечки. Нет, случается, конечно, кого-то сдают сюда и родственники, или по уголовному делу. Но и добровольцев хватает, и эти-то сидельцы (распространенный тип – изнеженные жизнью, слабохарактерные юноши) очень часто – ну о-о-очень! – любят порассуждать о том, «как остоебенила эта дурка» и как оно «о-го-го!» всё будет на воле. Вечные беспокойники, пионеры непостоянства, рабы неутоленных желаний. И жалко их, сочувствуешь, сам был таким когда-то, и досадно: злость берет, сколько человеческого материала, времени растрачивается впустую.
Есть еще те, для кого выписка мало что изменит. Вернее, выход из этой больницы будет означать наступление нового, последнего уже этапа жизни, за которым лишь морг и кладбище. Так, Миша Белялов выписался в конце концов, в интернат отъехал. Навсегда, навечно. И Литверу лучшего ничего не светило: жилья нет, родственники – кто жив еще – давно отказались.
Такая вещь, выписка, трансцендентная. И ждешь ее, и предчувствуешь, и боишься словно… Как смерть: все закончится, и никаких больше мучений. Точка, завершающая окружность. Последнее совершенство, идеал самурая. Так-то оно так, но даже у самого безнадежного суицидника при мысли о том, что «вот, уже завтра» могут задрожать колени.
Да, этот безумный, безумный, безумный, безумный мир – одна сплошная дурка бессрочного содержания. Но, может, когда-то настанет все же выписка?..
Голос
Одна из характерных, как считается, распространенных форм безумия – голоса в голове. Ну то есть это
