свекру и свекрови, но престижный «Аэропорт» с писательскими домами и метро «Молодежная», да еще с квартирой на последнем этаже в пятиэтажке без лифта, были практически разные планеты. Обмен затягивался. В конце концов, три года спустя, отчаявшись найти что-то более приемлемое, я согласилась обменять свою полноценную двушку на крошечную «полуторку» общей площадью 33 квадратных метра на первом этаже панельного дома, но – в пяти минутах от дома свекрови.
Осенью 1986 года я вышла на работу в ВХПО имени Вучетича, Саша, которой исполнилось пять лет, пошла в детский сад прямо у дома, а Женю отдали в ясли, тоже рядом и с очень хорошими и заботливыми воспитательницами. Так, после почти шести лет сидения дома, началась рабочая жизнь. Какое-то время я просидела в отделе хранения, и, хотя моя квалификация явно превышала профессиональные требования к хранителям, это было полезно. Моя работа, помимо заполнения учетных карточек, состояла в помощи сотрудникам отдела выставок в подборе произведений советской графики для самых разных выставок – как внутри страны, так и зарубежных. Я узнала много нового, научилась хорошо разбираться в графических техниках и получила возможность напрямую работать с зачастую очень хорошим искусством. Помимо этого, я познакомилась с логистикой оформления документов на выдачу выставок, с организацией упаковки и транспортировки.
Правда, здесь не обошлось без казусов. В первый же раз, когда мне нужно было упаковывать и отправлять какую-то выставку, приехал грузовой лифт с ящиками, и из него вышел бригадир рабочих дядя Коля. У моей коллеги что-то не было готово, дядя Коля открыл рот и… Я – честно – никогда в жизни не слышала такого виртуозного сквернословия. Как воспитанная девушка, я взвилась и начала возмущенно говорить что-то типа: «Как вы смеете в присутствии женщин, я на вас буду жаловаться…» Он повернулся ко мне, смерил взглядом, говорившим «А ты кто такая и откуда взялась?», и дальше я услышала еще многое, чего просто не поняла, поскольку никогда не слышала таких слов и только догадываться могла об их значении, что привело меня в окончательную растерянность. Жаловаться я, конечно, не стала, но нельзя сказать, что с дядей Колей мы тогда расстались друзьями.
Потом, когда я уже работала в другом отделе, а позже отвечала за выставочную работу в этом учреждении, я узнала, что, если есть логистическая проблема, нужно идти к дяде Коле и, прослушав некоторое количество слов и вытерпев то, что сегодня называется «харрасмент», а именно – руку дяди Коли на своей спине, а потом и на талии, получить обещание, что сделано будет все, даже невозможное. И это невозможное не только обещалось, но и делалось. Именно в ВХПО ко мне пришло понимание, что жизнь другая, чем ты ее себе представляла, и что профессиональный рабочий, каким бы грубым он ни казался внешне, выполнит любую твою просьбу, сделает все в самом авральном режиме и в лучшем виде и ничего не попросит взамен.
В хранении графики я обрела много полезных навыков, но мне хотелось перейти в отдел выставок, а там не было свободных ставок. В конце концов мне повезло – сотрудник этого отдела Елена Алехейко, которая незадолго до этого вышла замуж за режиссера Павла Лунгина, решила уйти из ВХПО, и я перешла на ее место. Заведующей отделом была очень вальяжная дама по имени Инесса Гиреевна, работавшая ранее в расформированной незадолго до этого организации под названием Госизопропаганда, – в отделе было достаточное количество людей из этой конторы – девушек и молодых женщин из хороших семей и с состоявшимися мужьями. Инесса Гиреевна была просто как мама родная для своих бывших сослуживцев, да и для новых сотрудников отдела тоже. Поработав в хранении, я уже познакомилась с многими из них.
Мне было поручено формировать выставки для показа в странах социалистического лагеря – например, в ГДР или в Румынии, а также в Монголии и Тунисе. Обычно специалисты ВХПО для таких выставок делали отбор, а сопровождал их за рубеж сотрудник какого-либо государственного музея, специализирующийся на искусстве этой страны. Но шел 1987 год, уже начиналась перестройка, да и соцстраны больше не принадлежали к числу самых привлекательных. Вероятно, поэтому я была одним из первых молодых сотрудников, кому поручили не только сбор выставки, но и ее сопровождение.
Первой моей зарубежной выставкой стал проект в Румынии, в Бухаресте, куда я, как сопровождающий-новичок, поехала вместе с Инессой Гиреевной. Мы делали выставку в огромном выставочном зале местного Союза художников, где центральную стену украшала масштабная фреска с изображением тогдашнего – и последнего – главы коммунистической партии Румынии Николае Чаушеску с женой. Это произведение румынского соцреализма не очень сочеталось с современной живописью из Советского Союза, и фреску затянули баннером. Портреты Чаушеску были всюду – как когда-то портреты Брежнева в Москве.
В Бухаресте оказалась своя специфика. Как только ты вынимаешь фотоаппарат, к тебе подходит полицейский и говорит, что, если ты хочешь фотографировать, нужно вначале спросить разрешения. Я прислушалась к этому указанию, в городе в целом оказалось снимать можно, но сфотографировать строившийся гигантский правительственный комплекс мне не разрешили. Город был очень красив, такой маленький Париж с архитектурой Belle Epoque. В выходной день нас отвезли в какое-то местечко под Бухарестом, где была прекрасная старая церковь с росписями, и я смогла почувствовать особенность местной школы фресковой живописи и иконописи.
Был сентябрь, казалось бы, пора сбора урожая в этой залитой солнцем стране, но в продовольственных магазинах не было ничего. Мы тогда еще не знали, что это такое, – пустые полки в Москве я увидела только в 1990 году. Но самое пугающее, с чем я столкнулась в Бухаресте, был абсолютно голый ребенок лет, наверное, двух с огромным опухшим животом, который сидел на тротуаре около продуктового магазина. Мы поехали с Инессой Гиреевной на базар, поскольку рацион в гостинице, где нас кормили, был довольно скуден, но смогли купить там только мелкие помидоры и арбуз. Тем не менее мы видели дорогие магазины одежды, где, подсобрав все суточные, я купила то, чего в Москве в то время не было, – румынскую обувь и стильный черный костюм, который я несколько лет надевала на открытия и посольские приемы. А в витринах многочисленных художественных галерей висела яркая абстрактная живопись румынских авторов, и такого же типа искусство мы увидели в залах Союза художников.
Выставка, в состав которой я включила вполне приличную живопись, хранившуюся тогда в ВХПО, прошла хорошо, и меня отправили с новым проектом в Монголию, дав в пару директора выставки – и не напрасно. Мы делали экспозицию в Государственном музее, где в залах стояли витрины с удивительными буддистскими артефактами – свитками с живописью, ритуальными масками, музыкальными инструментами. Привезенную нами живопись
