вешать было некуда, и мы из фанеры, досок и ткани, которую директор выставки предусмотрительно захватил с собой, стали сколачивать конструкцию из щитов в виде буквы П. Я не шучу и не придумываю – нам приходилось делать это самим, поскольку местные рабочие испарялись часам к двум. И вешали картины мы тоже сами. Поэтому на открытии – а я надела потрясающий, связанный собственными руками из привезенного из Румынии красного мохера джемпер – мне приходилось прятать руки за спину, поскольку они были в кровавых ссадинах от заноз и мозолей, натертых при сколачивании в течение нескольких ночей щитов.
Мы возвращались в гостиницу только часа в три-четыре. Наш путь лежал мимо мавзолея Сухэ-Батора, и в одну из этих ночей мы вдруг увидели, что в тумане на нас движется что-то огромное. Оказалось, что это коровы, которых по ночам предприимчивые жители выпускали пастись возле мавзолея, где был сквер и высаженная трава. Когда я на следующее утро со смехом рассказала это сотруднику музея, ответственному за нашу выставку, то по его вдруг напрягшемуся лицу я поняла, что говорить этого не надо было.
Несмотря на все сложности, наша экспозиция выглядела вполне прилично, выставка успешно открылась, а у нас появилась возможность немножко походить по городу (к нашему большому удивлению, на одной из центральных площадей все еще стоял памятник Сталину) и поехать в буддистский монастырь недалеко от Улан-Батора.
Мы приехали туда во время священнодействия – я даже не могу назвать это службой. Это был первый в моей жизни буддистский храм, чей порог я переступала. Сама архитектура, красное с золотом убранство интерьера, бритые монахи в терракотовых одеяниях, гортанные монотонные звуки молитв и громкие удары в бубны, барабаны и колокола, запахи и дым курений – все это производило ошеломляющее впечатление, заставившее забыть и о бессонных ночах, и об израненных руках.
После двух успешных выставок кому-то в ВХПО пришла в голову мысль отправить мать двоих детей на несколько недель с передвижной выставкой по воинским частям в Афганистан, где тогда шла война. И тут я вынуждена была сказать «нет». Дома у меня по этому поводу поднялась настоящая паника, и мне пришлось пойти к директору. Тогда мне предложили сделать выставку в Тунисе, которую должен был открывать начальник отдела культуры при ЦК КПСС, всесильный, «великий и ужасный» Евгений Владимирович Зайцев. Никто из тех, кому предлагали поехать с картинами в Тунис, не решался на это, поскольку возможное недовольство Зайцева могло означать конец карьеры. Я переговорила со свекровью, она сказала, что возьмет на себя присмотр за детьми во время этой командировки – она должна была длиться почти месяц, – только бы меня не посылали в Афганистан – свекор был военным и прекрасно понимал, чем такая поездка могла быть чревата.
Понимая, что Тунис – не Румыния и не Монголия, и догадываясь, что современное искусство этой страны тяготеет к яркой, красочной палитре и свободной манере письма, я сформировала выставку, в которую включила произведения не только московских и ленинградских авторов, но и интересные работы художников из национальных республик – Закавказья, Прибалтики, Средней Азии. На предварительном просмотре выставки, где присутствовал Зайцев, все прошло весьма неплохо, он, правда, велел убрать картины литовца Сильвестраса Джяукштаса и молдаванина Михаила Греку – за слишком открытую живописность – и потребовал включить в состав экспозиции работу Александра Шилова. В ВХПО в этот момент находится шиловский портрет Юрия Гагарина, более или менее приличный, я предложила включить его в состав выставки, и на этом компромисс был достигнут. Попеняли немного мне, не начальникам, но у меня уже была оформлена виза и командировка в Тунис.
Длительность этой поездки объяснялась тем, что по двустороннему соглашению советская сторона оплачивала билеты и суточные, а тунисская – проживание и питание. Чем тратиться два раза на билеты, наша сторона отправила меня в Тунис на весь срок экспонирования выставки, суточные при таком раскладе составляли 5 долларов в день, а любой напиток, в том числе и вода, в гостинице стоил 1 доллар. Поэтому там я ела, но не пила, утоляя жажду при случае – на работе или в гостях. О том, чтобы поправить гардероб, не могло быть и речи, но на одежду девочкам я все же что-то наскребла, сама же вернулась в Москву все в том же купленном в Румынии единственном костюме. А рядом со мной были и Карфаген, и потрясающий музей Бардо с древнеримскими мозаиками, куда билеты тоже стоили денег. В центре Туниса – восточный базар, со множеством соблазнительных вещей. Там я купила единственный подарок себе, оторвав от семьи и от духовных ценностей целых 3 доллара на коралловую подвеску в серебряной оправе.
Принимающей стороной в Тунисе был местный Союз художников, и со мной над экспозицией работал замечательный живописец, который много меня водил по городу. С ним было очень приятно общаться. В советском посольстве по тогдашнему протоколу ко мне прикрепили недавно назначенного атташе по культуре – вопреки обыкновению, очень достойного и образованного человека, интересовавшегося историей и культурой. Он меня водил в Музей мозаик, а потом на своей машине повез в древние города Суз и Монастир, где мы провели волшебный день с ним и с его прекрасной женой. Мы подружились и потом несколько раз встречались в Москве, когда он приезжал в отпуск.
Выставка получилась замечательной, даже портрет работы Шилова удалось поместить на правильное место и в правильном контексте. Мой тунисский коллега очень помог мне с экспозицией, у него был хороший глаз и чутье. Приехал Зайцев, ему тоже все понравилось, несмотря на обилие открытой, яркой и далекой от канонов соцреализма живописи из союзных республик: зато получилась панорама многонационального советского искусства, и это он приветствовал. После открытия всем довольное начальство уехало, а я начала свою жизнь «сидельца» – так называли сопровождающих, которые оставались в те годы в других странах на все время экспонирования выставки.
Я вставала и из окна видела яркое солнце и белые дома, прекрасный восточный город. Конечно же, сразу же после открытия выставки я поехала в Карфаген. Эти первые древние руины, где мне удалось побывать, были пустынными и запущенными. Тунис тогда не был таким популярным туристическим местом. Пока я поднималась на холм, я видела вдоль дороги мраморные обломки вместе – вы не поверите – с разбитыми раковинами и унитазами (забавно, что и те и другие были белыми). Я не могла удержаться и подобрала несколько кусочков мрамора – на одном сохранились следы резного декора, другой, округлой формы, мог быть частью какой-то скульптуры. Монументальные развалины, древность из мифа или легенды еще до классических Греции и Рима, а ты здесь и
