очень политически активным.
Сахаров и вопрос о власти
Как только в декабре 1986 года ему разрешили вернуться в Москву после семи лет домашнего ареста в закрытом городе Горьком, Андрей Сахаров всей душой окунулся в политическое брожение перестройки. При этом он продолжал бороться за два главных дела, которые занимали его на протяжении многих лет. Первое – защита прав человека. В годы перестройки он особенно активно отстаивал права политзаключенных, крымских татар и армян Нагорного Карабаха. Он также выступал за реформу Уголовного кодекса, чтобы положить конец произвольным манипуляциям с законом. Второй вопрос, который его волнует, имеет глобальный характер: борьба за выживание человечества, основанная на приверженности экологическому делу, ядерному разоружению и, в более широком смысле, новой международной политике, основанной на доверии и сотрудничестве. Все эти требования содержатся в его первой политической статье периода перестройки[217], опубликованной в 1988 году в сборнике «Иного не дано» под редакцией Юрия Афанасьева. Статья Сахарова, который не был поэтом или философом, как многие другие участники сборника, отличалась краткостью, ясностью и впечатляющим количеством конкретных требований. Однако, в отличие от фундаментальных вопросов защиты прав человека и выживания человечества, Сахаров очень мало говорит о власти. Когда речь заходит об организации политической системы, Сахаров говорит о том, что он сторонник демократии, не уточняя при этом деталей. Чтобы понять его видение этого вопроса, мы рассмотрим два центральных для его политической мысли понятия: «открытое общество» и «плюрализм». Сахаров использовал эти два понятия задолго до перестройки. Еще в 1980 году он называл своим «идеалом» «открытое и плюралистическое общество»[218]. Однако анализ смысла, который он вкладывал в эти понятия, показывает, что вопрос о власти занимает в этом идеале второстепенное место по сравнению с приоритетными вопросами, которыми для него были защита прав человека и судьба человечества.
Понятие «открытое общество», используемое Сахаровым, не следует путать с классическим определением, данным философом Карлом Поппером[219]. В обоих случаях, конечно, открытое общество представляется как противоположность советскому обществу, считавшемуся тоталитарным и закрытым, но смысл открытости не одинаков. Для Поппера открытое общество подразумевает демократические процедуры выбора лидеров. Представление Сахарова о нем куда более скромно, его сущность – свободное перемещение идей и людей. Сахаров, который не упоминает Поппера в своих работах, вероятно, воспринял концепцию «открытого общества» от концепции «открытого мира», которую он позаимствовал у таких мыслителей, как Альберт Эйнштейн, Бертран Рассел, Нильс Бор[220] и Рене Кассен[221]. Именно эти мыслители, писал он в 1975 году, «призывали к защите прав человека во всем мире, к национальному альтруизму, к осуществлению „открытого мира“»[222]. Последняя концепция, как отмечает Сахаров, была объяснена Нильсом Бором, который «подчеркивал, что ничто не должно препятствовать обмену информацией и свободному передвижению людей». Для Сахарова эта параллель между «открытым миром» и «открытым обществом» вполне естественна, поскольку он считает, что состояние мира тесно связано с состоянием каждого общества. Однако такая «открытость» мало что говорит об организации власти. В своей статье 1988 года он добавляет к определению открытого общества еще один элемент, а именно определенную форму социального контроля над властью:
Перестройка должна способствовать «открытости общества» как одному из основных условий нравственного и экономического здоровья страны, международного доверия и безопасности. Понятие открытости включает в себя контроль общественности за принятием ключевых решений (повторение ошибки вторжения в Афганистан должно быть невозможным), свободу убеждений, свободу получения и распространения информации, свободу выбора страны проживания и места проживания внутри страны[223].
Однако эта идея социального контроля остается туманной. Во-первых, Сахаров не уточняет политических деталей. Во-вторых, он предполагает, что этот общественный контроль будет распространяться только на «ключевые решения». Означает ли это, что в открытом обществе граждане будут участвовать в принятии политических решений только по вопросам войны и мира или при нарушении личных свобод? Но как должны приниматься обычные политические решения? В этом вопросе взгляды Сахарова со времен диссидентства отличались элитарностью, которую его биограф Джей Бергман называет «фундаментальным аспектом его политического мышления»[224]. Хотя Сахаров всегда выступал за процесс демократизации, под которой он понимал участие народа в общественной жизни, он долгое время оставался сдержанным в отношении демократии как конечной цели. В своих очерках 1960–1970‑х годов он предупреждал об опасности введения этой системы в СССР, где народ может поддаться на уловки «демагогов» и тем самым склонить общество к анархии или новой тирании[225]. И даже когда он прямо защищает демократию, как, например, в дискуссии с Солженицыным в 1973 году, то приводит в пример реформы царя Александра II в XIX веке, то есть прогрессивные реформы, навязанные авторитарным путем[226]. Сахаров был убежден, что политические решения должны приниматься на основе разума. Поэтому ему казалось необходимым, чтобы власть получала консультации от экспертов. Идея повышения роли экспертов в управлении государством неоднократно встречается в его политических работах, в том числе в предвыборной программе 1989 года[227]. Что касается «контроля общественности», то он связан с выборами, но прежде всего с гласностью, которую Сахаров справедливо определяет как меру, содействующую «контролю общественности за законностью, справедливостью и целесообразностью всех принимаемых решений»[228]. Одним словом, открытое общество, которое отстаивает Сахаров, не обязательно подразумевает демократию, но более или менее институционализированную форму социального контроля и прежде всего свободное перемещение идей и людей.
Понятие «плюрализм», на котором постоянно настаивает Сахаров, также следует отличать от того смысла, который обычно придается ему в западной политической теории. Например, такой либеральный теоретик, как Исайя Берлин, считает, что свобода личности обеспечивается плюрализмом, то есть выражением многообразия интересов, убеждений и образов жизни[229]. Сахаров использует это понятие иначе, прежде всего для атаки на претензии марксизма-ленинизма определять единственно верную социально-экономическую модель, что соответствовало, по его мнению, «идеологическому монизму»[230]. Он отстаивает бинарное видение мировой политики, в которой две основные социально-экономические модели времен холодной войны могли бы мирно сосуществовать с перспективой постепенного, но непреодолимого сближения, которое он наряду с другими с 1950‑х годов называет конвергенцией[231]. Такой плюрализм, отстаиваемый Сахаровым, не имеет ничего общего с институциональным признанием разнообразия конкретных интересов и мировоззрений: его версия плюрализма не ограничивается дуализмом социализма и капитализма, но предполагает в качестве конечной цели этого дуального плюрализма преодоление им самого себя через конвергенцию в соответствии с более фундаментальным монизмом – общечеловеческими ценностями, которые должны иметь приоритет над всеми конкретными ценностями или интересами. Сахаров ясно выразил это в опубликованной в январе
