думал, это бутерброд. Она мяукала странно.
Мы оба замолчали, глядя на окно отеля. Фигура Боба медленно отошла вглубь. Свет погас.
— Ну что, грядёт мясо? — спросил Григорий, зевая.
— Скорее, опера. Но с элементами фарса, — ответил я. — Готовься. Вскоре всё станет странным.
— Уже стало, дружище. Уже стало.
Парижское метро. Станция "Artset Métiers" (ремесла).
Метро пахло железом, потом и прошлым. Трубы на потолке блестели, как внутренности огромного кита. Мот и Гриша стояли у турникета. Мот опустил жетон — они старались не пользоваться ничем, что можно отследить.
— Ты уверен, что это нужно? — спросил Гриша, глядя на табло прибытия поездов. — У меня лапы не резиновые.
— Нам нужно проверить, есть ли за нами хвост. Метро — лучшее место. Все камеры в движении, шум, паника, люди, сумки, духи, крики... Самое то, чтобы...
— …устроить спектакль, — договорил кот. — Ну ладно. Тогда я актёр. Только без крика «горю», а то меня сдадут в лабораторию.
Мы зашли на платформу. Было почти пусто — редкие туристы, пара студентов с портативной колонкой, и мужчина в сером плаще, который смотрел в никуда так, будто именно там был выход из всех проблем.
Поезд приближался. Гриша разогрелся:
— Слушай. Я сейчас устрою такую сцену, что преследователи забудет, зачем вообще приехал во Францию. Только ты, главное, делай удивлённое лицо.
— У меня всегда удивлённое лицо. Я с котом разговариваю.
Гриша прыгнул на скамейку, встал на задние лапы, расправил передние и закричал:
— Бомба! Тут бомба! Бомба в саквояже! У него в руке — девайс!
Один из студентов уронил банку колы. Женщина с чемоданом рванула прочь, мужчина в сером бросился на пол, не совсем понимая зачем.
Я охренел от увиденного, только и успел прошептать:
— Что ты творишь, сука…
— Проверяю их реакцию! — ответил Гриша, всё ещё стоя, как чучело свободы. — Если кто-то ведёт нас — он не выдержит. Бросится спасать. Или хотя бы глаз дёрнется.
Я краем глаза заметил: мужчина в плаще не дернулся. Зато один подросток в кепке — дернулся. Он бросил взгляд не на Гришу, а на меня. Слишком долго. Слишком целенаправленно. Потом сделал вид, что снимает колонну на видео.
— Есть один, — прошептал я. — Сзади, у шестой колонны. Двигаемся к поезду, быстро. Пусть думает, что мы боимся толпы.
— А мы боимся толпы? — спросил Гриша. — Я меньше тебя, но всё равно боюсь.
Мы юркнули в прибывший поезд, зашли в вагон, встали спиной к стеклу. Я проверил отражение. Подросток тоже вошёл. Присел через два ряда. Достал телефон. И…
— Не снимает. Он слушает. У него наушник. Левое ухо, в ухе что-то серое, как у старых агентов.
— Хочешь веселья? — шепнул Гриша, — Вариант «Лепесток».
Я улыбнулся. План «Лепесток» — был старой фантазией, импровизированным сумасшествием, придуманным ещё в Смоленске. Реализовать его в Париже — был актом либо безумия, либо чистого гения.
— Вали, — сказал я.
Гриша залез на сумку, вытащил оттуда небольшой цилиндр — аэрозоль с кошачьими феромонами (на самом деле — просто смесь валерьянки, духов Пайки и запаха сырого тунца). С одной капли этой смеси можно было заставить пол собаки сойти с ума.
Гриша метнул капсулу под сиденье подростка, резко щёлкнул крышкой — пшшш! — и тут же отскочил в другой конец вагона. Запах начал подниматься, невидимым цветком разрастаясь между пассажирами.
Пожилой француз начал тереть нос. Молодая девушка морщилась. Подросток потянулся к уху, будто что-то передавал.
— Двигаемся, — скомандовал я. — Через два вагона, направо, потом у двери — сойдём, если он двинется за нами — попадёт в ловушку «Двойной Пах».
— А если не двинется?
— Значит, он просто подросток. Но лучше паранойя, чем оплакивать кота.
— Ты бы хоть раз сказал "оплакивать друга". Я не просто пушистая угроза. Я — Григориан, литературный критик, мать твою.
— Григориан, потом. Сейчас — Гриша.
На следующей станции мы вышли — как по команде, слаженно, без суеты. Я первым, Гриша следом, спрыгнув на платформу с грацией, которой бы позавидовал любой участковый пудель. Электричка затихла и унеслась дальше, увозя подростка с несчастным лицом и воспалённым носом.
— Остался, — заметил Гриша, тряхнув усами. — И выглядит так, будто ему вчера пообещали PlayStation, а сегодня подарили тапки.
— Значит, зацепился, — хмыкнул я. — Или хотя бы сбился с курса. Этого достаточно.
Мы пересекли туннель, нырнули на другую платформу и почти сразу влились в толпу у следующего поезда. Париж задышал — но не узнал.
— Что дальше? — Гриша облизнулся, как будто речь шла о закуске, а не о шпионской операции.
— Теперь мы играем в нападении, — ответил ему я и вытащил телефон. Мои пальцы мелькнули по экрану, открывая карту. — Помнишь склад? Где у Пайки якобы хранились мешки с письмами от фанатов. Всё как в дешёвом документальном фильме.
— Помню. Слишком пафосно даже для неё.
— Вот туда мы кинем геометку. Добавим легенду, подключим фальшивого блогера — какого-нибудь "Лорена Информатора", который «случайно» снимет сторис о странной активности на складе. Плюс дрон, плюс фальшивый QR-код. Пусть их ищейка за этим носится, как пудель за машиной.
— А мы?
Я посмотрел в окно поезда. За стеклом Париж мерцал тускло, как старая фотография: серые дома, рекламные щиты, люди, бегущие кто куда, словно небо уже начало падать.
— А мы уходим. Здесь больше нечего ловить. Брелок у нас, сигнал сброшен, внимание рассеяно.
— Конкретно уходим?
— Конкретно. В Италию. У нас там кое-какое дело... личного характера.
— Ааа, — протянул Гриша с удовольствием, прищуриваясь, — паста карбонара, паста с морепродуктами и море пиццы с колбасой.
— Ты не ешь пиццу, — напомнил ему я.
— А ты не жмуришь спецназовцев. Мы оба меняемся, приятель.
Мы уселись ближе к двери. Поезд тронулся. Шум, туннель, короткое погружение во тьму.
— Кстати, — добавил Гриша, — насчёт склада. Ты уверен, что туда не явится целый театр с духовым оркестром?
— Надеюсь, что явится, — усмехнулся я. — Я туда ещё старую камеру поставил. Хочется посмотреть, как этот ее улыбчивый, гоняется за фантомами.
— Тот, который с седой головой?
— Именно. С аналитикой в глазах и гвоздями вместо чувств.
— Ну тогда пусть поищет фанатов. Может, и сам подпишется.
Я улыбнулся и поезд
