прошло четверть века, и высшая мера из кулуарной страшилки стала жестокой реальностью. Мэра Ма Сяндуна расстреляли всего за семь миллионов долларов, которые он проиграл за одну ночь в казино. Вернул бы он их государству: не было такой стройки в провинции Ляонин, где бы братец Сяндун не имел доли. Го Цзюцы отправили на тот свет за то, что он знал толк в акциях и других ценных бумагах. Подумаешь, обанкротил несколько банков, – они сами всё просрали, а на него повесили свои вонючие миллиарды. Ли Пейин и Чэнь Тунхай занимались оружием. Их обвинили в хищении ста миллионов, да ещё и в контрабанде. Никто даже не вспомнил, как тяжело приходилось оборонке в прошлом веке, как эти ребята находили деньги, инвесторов, поднимали заводы, развивали технологии. Нет сейчас такого танка или самолёта, над которым бы они не потрудились тогда. Что за сволочное время: работаешь не покладая рук на благо людей и боишься, как бы не прихватили тебя за яйца умники в погонах, которым лишь бы выслужиться.
И снова Лю Хань тянулся к пачке, прикуривал и, не докурив, ломал сигарету или тушил её об стол. Конечно, за те делишки, которыми он занимался последние двадцать – тридцать лет, по головке не погладят. Как говорится, разговор между рыбаком и рыбой всегда беспощаден: уж если кем заинтересуются в самых высоких инстанциях, то просто так не отцепятся. Хорошо, если дадут пожизненное или смертную казнь с отсрочкой приговора[5] – глядишь, за два года что-то изменится и как-нибудь удастся выкрутиться. Лю очень рассчитывал на свои прошлые заслуги, когда был депутатом в совещательном органе Сычуани и много сделал для экономики страны.
– Разве инвестиции в рудники Африки и Австралии, которые сейчас приносят хорошую прибыль, не моя заслуга? А кто развивал туризм в регионе, строил заводы, больницы, школы? Кого ЦК партии называл «товарищ Лю Хань, гордость нации»? Мне точно обеспечена поддержка экологов и зоозащитников, ведь именно я спас бамбуковые леса и заповедник панд в Чэнду. Именно я впервые в истории Китая предложил закон, запрещающий употребление собак в пищу. Закон не приняли, но прислушались и хотя бы вынесли официальное порицание кровавому фестивалю в Юйлине[6]. Не всякий миллиардер станет заниматься блохастыми дворнягами, не всякий. И не у каждого богатого человека такие замечательные дети: старший, Аньшень, – политик, работает в команде столичного мэра Лу Синя, средний, Сюэдун, – хирург, у него большая практика в Лондоне, младший, Тань, – талантливый музыкант, год назад в Москве получил вторую премию на конкурсе Чайковского. Жена, преданная Чен Сивэй, могла бы с утра до ночи любоваться собой и кататься по курортам. Но ей это никогда не нравилось, верой и правдой она служит «Красному Кресту». Счёту нет приютам и больницам для бедных, которым она помогла. «Чен Сивэй, госпожа» – так её называет стар и млад, потому что она всем друг, всем покровитель, для каждого у неё есть добрый взгляд, доброе слово и пара бумажек с изображением дедушки Мао[7], – Лю Хань перечислял вслух свои достижения и достоинства своих близких.
При этом он ни разу не вспомнил о том пути, который привёл его в топ-200 самых богатых людей Китая. Только адвокаты смели напоминать Лю Ханю про убийства, рэкет, торговлю оружием, наркотиками, организацию преступных группировок, притонов, изнасилования, организацию побегов из тюрем, крышевание нелегальных казино, взятки, контрабанду драгоценных камней, торговлю историческими ценностями, фондовые махинации, уход от налогов и бесконечные хищения государственных денег. Лю Хань посылал адвокатов на х… р, орал, что в девяностые благодаря ему подавили десятки народных бунтов, которые могли разрушить государственную систему, и что власть в память о его заслугах закроет на многое глаза. Адвокаты замолкали, а между собой шептались: «Он отмахивается лёгким пёрышком от раскалённого угля». И добавляли ещё тише: «Вряд ли он выпьет чарочку водки в честь Первого октября[8]». Лю Хань не слушал адвокатов, курил «Панду» и верил в удачу.
Первые тёмные делишки он начал проворачивать ещё в школе. Отец, убеждённый коммунист, до самой смерти говорил ему: «Настоящий мужик должен отвечать за свои поступки. Дед всю жизнь крестьянствовал, я помогал ему, пока не появились большие дела. Ты, я вижу, не хочешь работать и очень любишь деньги. Да, за них ты купишь дом, но не уют, часы, но не время, врача, но не здоровье, кровь, но не жизнь. Кто с детства ворует иголки – вырастет, украдёт золото. Деньги богача – жизнь бедняка…»
Лю Хань ненавидел поговорки, но почитал отца, потому что боялся остаться без потомства и стать проклятием рода. Он и сейчас помнил каждое его слово, но ни за какие коврижки не хотел бы вернуться в нищету, в которой прошло его детство. Рис, лапша, сычуаньский соевый творог, сезонные овощи. Радость была, когда мать готовила яичницу с помидорами и свиную поджарку с побегами чеснока, а на десерт – сладкие пирожки. Вдоволь ели на праздник Весны[9], на Первое октября, в гостях, на свадьбах или поминках. Первой свадьбой, на которой побывал Лю Хань, стала свадьба его старшего брата Лю Цяна. Невесту братец нашёл в соседней деревне Чанцы. В памяти осталось, как девушку знакомили с родственниками жениха, те говорили благопожелания и дарили по 100–200 юаней, не больше. Женщины щупали талию невесты, поглаживали её по лицу и громко цокали языками – она всем очень понравилась: высокая, с белыми руками, длинными шелковистыми волосами, ярко-красными губками и чёрными миндалевидными глазами. Спустя десять лет, когда братья Лю вовсю бандитствовали, её убили конкуренты, а перед смертью долго насиловали и пытали. Лицо изуродовали до неузнаваемости: заживо выкололи глаза, отрезали уши, нос, губы, от передних зубов оставили осколки и пеньки. С особой жестокостью раскалённым прутом ей расплавили то место, откуда на свет появились племянник и племянница Лю Ханя. Эксперты сказали, что её мучили не меньше трёх суток и мучили так, что чёрные волосы стали белее снега и тоньше усиков бабочки. Братья нашли палачей и вырезали их вместе с семьями, даже домашних котов и собак выпотрошили, как кур, не говоря уже о людях.
Лю Хань полез в дальний ящик стола, где хранились семейные фотографии. Вот она, невестка, в день знакомства: на ней краповый кашемировый джемпер с вырезом-сердечком (джемпер целомудренно подчёркивал её высокую крепкую грудь), бёдра обтягивала сиреневая полосатая юбка-карандаш чуть выше колен, узкую талию выделял чёрный кожаный ремешок с крупной фигурной пряжкой, кажется, металлической. В конце альбома в одном файле лежали фото, сделанные
