Для него это было новое ощущение, голова разболелась и он закрыл глаза. Около часа он чувствовал вибрацию. Потом открылись двери, снова поплыл потолок, снова лампа на потолке, снова белый потолок – Вихров оказался в палате номер восемь Боровской СУБ.
Что-то холодное коснулось его рта, а потом во рту появилась вода. ВОДА! Пить! ПИТЬ!!!
Он, сам того не понимая, непроизвольно сделал глоток.
«ЕЩЁ!!!» – Просило пересохшее горло, которое уже забыло, что значит делать глоток, заставляя губы вытягиваться вперёд. – «ЕЩЁ!!! Пии-ить!!!»
…
Декабрь. Есть что-то в этом слове «непонятно-холодное». Как сказать одним словом, что «вроде как холодно»? – «Де-как-Бррррь!».
Но, когда выпадал белый-белый снег, пуховым одеялом укрывая все на свете, то на душе становилось тепло. Особенно, если эту картину наблюдаешь из окна теплого кабинета.
Я сидел на приеме в амбулатории, просматривая карты диспансерных больных.
– Доктор, здравствуйте! Разрешите? – Просунув голову в кабинет, обратился ко мне суровый бородатый мужик. Это был наш местный лесничий Александр Михайлович или просто «Михалыч».
– Проходите. – Ответил я. – Что случилось?
– Да вот… – Показал он мне указательный палец. – Отморозил, что ли?
На указательном пальце был волдырь размером с голубиное яйцо.
– Ну да. – Осмотрев его руку сказал я. – Отморозил. Пошли в «процедурку», вскрывать и перевязывать.
– А мне соседка баба Тамара сказала мёдом помазать! – Попятился назад Михалыч.
– Ну тогда пусть баба Тамара меда принесёт, и мы с тобой тут «намажемся». Литра три «меда», думаю, на нас с тобой хватит. Пошли, говорю! Резать надо!
– Точно резать надо? – Не унимался недоверчивый Михалыч.
– Да точно-точно. Сейчас ты глаза закроешь, а я с ВО-ОТ такими щипцами подкрадусь и вот так: «ЧИК!» – Я показал Михалычу по локоть на его руке, до куда я «собрался отрезать» его руку.
Михалыч рассмеялся.
– Ну надо, так надо. Пойдем!
– А где это ты так отморозил-то? – Спросил я, делая прокол пузыря иглой от шприца. – В лес ходил?
– Ага. В лес. Только не ходил, а на своем стареньком «Буране» ездил. – Начал рассказывать он.
– Мне, дня три назад, шеф из района позвонил. К нему друзья его крутые из Горно-Заводска приезжали. Вот они снегоходы с собой привезли, да на охоту поехали. Сейчас снегоходы мощные, быстрые, «Има́хи» что ли, называются. На таком снегоходе косулю догнать не проблема совсем. Так вот, они косулю догоняют, но не стреляют ее, а сбивают! Представляешь! Снегоходом ноги ей переломают, сфотографируются с ней покуда она живая, и бросают погибать! СYКИ!!! – С негодованием выругался Михалыч.
– Погоди… – Я оторопело посмотрел на него, держа в одной руке пинцет, а в другой ножницы. – Они даже не забивают её? Просто сфоткались и уехали?!
– Ну да! Я же говорю, СYКИ позорные! Так даже крысы не поступают! – Михалыч искренне негодовал. – Вот мне шеф и позвонил. «Сходи, – говорит, – добей козла, чтоб не мучился!».
– Ну и поехал я в сторону дальнего кордона, – продолжил рассказывать мне лесничий, – это от Ильича ещё двадцать верст по степи да переле́скам. Снег прошёл, следов снегоходов уж почти не видать. Нашёл, кое-как, то место где козла сбили. Кровь под снегом нашёл… А козла нету… Не нашёл..
– Волки? – спросил я, уже накладывая повязку.
– Волки бы кости оставили. – Серьезно отвечал он. – А тут получается или ушёл козел, или его кто-то зарезал да забрал. Поездил я там ещё пару километров, и обратно поехал пока не стемнело. Вот и отморозил палец-то. Ещё подумал в охотничьем домике заночевать там, на дальнем кордоне, да что-то решил ехать все же домой.
– А там на кордоне домик есть? – Спросил я. – Даже зимой можно жить?
– Ну да! Он же из брёвен. Ещё в советское время бревна из Башкирии привозили. И печка там есть. Только я до него не доехал, там ещё верст пять до него…
– Так, ладно. Смотри. Вот, срезал я тебе пузырь твой. Палец перевязал с мазью поликомпонентной. Завтра ты на перевязку с утра, пока здесь медсестра будет. Она только до обеда работает, на полставки. Я ей назначения напишу. Она тебя перевяжет. Если что не так пойдет с твоим пальцем, она справится. Не просто же так она моя жена! – Похвастался я своей женой, которая работала медсестрой в процедурном кабинете амбулатории. – Всё понятно?
– Поли… какой мазью?
– Не важно. – Ответил я. – Сколько ты говоришь километров-то до охотничьего домика?
– От Ильича двадцать, а отсюда по прямой верст сорок.
…
Михалыч ушел. Я набрал телефон участкового милиционера.
– Вова, – сказал я в трубку, – Костыль на дальнем кордоне. И у него есть мяса на половину зимы.
– Откуда?! Кто сказал?! – Обалдел участковый.
– Мать в письме написала. – Ответил я. – Приходи. Обсудим.
…
Алла Владимировна робко постучалась ко мне в кабинет.
– Войдите!
– Здравствуйте, Дмитрий Леонидович, – обратилась она ко мне. У меня год назад мама умерла.
– Я помню. – Начал было говорить я, но она привычным жестом руки опытного учителя, остановила меня.
– Она шесть лет лежала парализованная… Вот, от нее осталось. – Она протянула огромный клетчатый баул. – Я решила, что это надо для больницы… для Жени.
В сумке были подгузники для взрослых, пелёнки, подкладные клеенки, судно и ещё различные предметы ухода за тяжелобольными.
– Санитарочкам в подмогу. – Продолжила она. – А то я слышала, что совсем им трудно за ним ухаживать-то…
Вот такие люди жили тогда на том участке. Благодаря таким людям, я, несмотря на свои совсем юные двадцать два года, чувствовал себя очень уверенно, работая в должности заведующего участковой больницей.
…
Вихров шёл на поправку. Через месяц он уже гримасничал, когда я заходил к нему в палату, уверенно держал эспандер, ожидая от меня похвалу за такие успехи. Что-то мычал, поворачивал голову.
– Женька. – говорил я, выходя из его поля зрения. – Посмотри на меня?
И Вихров поворачивал ко мне лицо.
Однажды, после выходных, на обходе, я увидел, что катетер Фолея валяется на полу.
Оказалось, что он его выдернул ещё в пятницу вечером, потому что цистостома уже подзатянулась.
По этому поводу я отчитал всех медсестер и санитарок.
– Так он уже нормально мочится… – оправдывалась молодая санитарка Настя. – Я видела…
Женщины прыснули смехом. Напряжённая обстановка разрядилась.
Оказалось, что у Вихрова восстановилась мочеиспускательная функция. Подгузники, предоставленные Аллой Владимировной, оказались весьма кстати.
– Ну, что же, – сказал я. – Будем, значит, готовиться на МСЭ!
Вихров. Часть седьмая
Декабрь начался с морозов и снегопадов, но через неделю от начала декабря, наступила непонятная оттепель, превратив белый снег в серый и скользкий лёд.
Дежурившая медсестра встретила меня утром невероятной новостью:
– Вихров начал ползать! Я ночью услышала, как что-то упало в его палате, зашла туда, а он на полу лежит и ползти собирается…
Когда я зашёл в палату, Вихров посмотрел на меня, открыл рот и прохрипел:
– хы-ы-ы-ль!…
– Пить? – спросил я.
Евгений мелко покачал головой, давая понять мне, что он меня слышит и понимает.
– Курить? – снова предположил я.
Вихров расплылся в улыбке, вытянул губы трубочкой и закивал головой. В его глазах было такая бешеная жажда, что мне невольно стало не по себе.
– Курить нельзя. Это вредно! – сказал я. Вот выпишешься из больницы и делай что хочешь. А пока тут я решаю, курить тебе или нет! Завтра поедем в район, медосмотр проходить. Документы на инвалидность надо собирать. Оформим тебе первую группу! Будешь получать пенсию и купишь себе «курить»!
Вихров, изображая на лице уныние, жалобно смотрел на меня.
«А ведь это идея! – вертелось у меня в голове. – Кажется я нашел тот стимул, тот рычаг воздействия! Хочет курить? Ну так пусть заработает! Пусть просит сигарету не мычанием, а словом, пусть тянется к ней, пусть ползет к ней, а потом и шагает».
Я зашёл к себе в кабинет, чтобы обдумать в спокойной обстановке эту идею.
