Приветствие владычицы благой Столь величаво, что никто не смеет Поднять очей. Язык людской немеет, Дрожа, и все покорно ей одной. Сопровождаемая похвалой, Она идет; смиренья ветер веет. Узрев небесное, благоговеет, Как перед чудом, этот мир земной[86].
Чудо. Что-то настолько великое, что одновременно исполняет и превосходит всякое ожидание. Чудо: если возможно, чтобы счастье, бесконечная красота, для которой создан каждый из нас, воплотилась и стала спутником жизни, то это может быть только чудом; поэтому я использую слово воплощение.
Напомню, что когда Данте начинает писать «Новую жизнь», то есть когда собирает в одну книгу все стихи, посвященные Беатриче, она уже умерла. И он стоит на ужасном распутье, как и мы все: опыт словно противоречит ожиданию бесконечного и вечного, которое несут в себе все вещи. Эта девушка, позволившая ему испытать чудо, иными словами, угадать в ней свою спутницу (в отличие от Леопарди, сказавшего: «Угаснула надежда / С тобою повстречаться»[87]), предвидеть счастье, — та самая Беатриче, которая могла превратить его жизнь в блаженство, девушка, казавшаяся свершением всех ожиданий и желаний, умирает. Умирает, исчезает.
И Данте должен ответить на главный вопрос: является жизнь обманом или она каким-то, хотя и таинственным, образом есть свершение некоего обетования. Следующие пятнадцать лет он занимается исследованиями, размышляет и молится, чтобы понять, кем же была эта женщина, повстречавшаяся ему на пути и изменившая его жизнь.
Но было что-то, что Данте уже знал, то, что больше всего поражает и что нам труднее всего принять: понимание единства жизни. В отличие от нас, Данте не страдает раздвоением личности: наши мысли движутся в одном направлении, чувства — в другом, а инстинкты — третьем. Данте же, в отличие от нас, присуще средневековое, христианское восприятие, согласно которому человек целостен, а все факторы, составляющие личность человека, связаны (слово «религия» происходит от латинского religare — привязывать сзади, прикреплять, связывать) судьбой, которая все их собирает воедино и направляет. И действительно, вот что говорит Данте в «Новой жизни»:
И хотя образ ее [Беатриче], пребывавший со мной неизменно, придавал смелости Амору, который господствовал надо мною [желание, стремление к тому, чтобы любовь господствовала над моей жизнью, направляла мою жизнь], все же она отличалась такой благороднейшей добродетелью, что никогда не пожелала [то есть это никогда не произошло], чтобы Амор управлял мною без верного совета разума[88].
Это ключ к пониманию того, как может человек смотреть на свою влюбленность, на свою любовь, объединяя (что для нас так сложно) чувство и разум. «Со мной никогда не случалось, — говорит Данте, — чтобы любовь управляла моим существованием и моей личностью без верного совета разума». Именно эта целостность человека, это сердце (как называет его Библия), это единение чувства и разума — самое важное.
Без него невозможно понять определение, которое Данте дает сладострастникам в этой песни. Это те, «кто предал разум власти вожделений», те, кто любил, отвергая рассудок. Необходимо иметь в виду следующее: Данте рассказывает о любви, пережитой им в рамках целостного самосознания; и разум, и чувство, и инстинкт едины, не могут обойтись друг без друга. Именно потому молодой Данте (невероятно, но ему было всего двадцать лет!) сразу же интуитивно понимает, что привлекательность, которую он находит в этой женщине, может удивительным образом олицетворять привлекательность, которой Бог наделил все сущее. Более того, возможно, Бог обитает именно в этой части реальности и становится спутником через встречу с этой женщиной. Потому она может именоваться Беатриче и действительно быть ею[89].
На вопрос учеников: «А можно ли на самом деле любить так?» — я отвечаю: «Да, дорогие ребята, уверяю вас, можно!» Можно! Конечно, так жить труднее, но это возможно. Данте скажет однажды, что встреча с этой женщиной наделила его способностью прощать, то есть позволила ему понять, что жизнь является милосердием. Потому что суть любви сводится к следующему: чтобы любить, нужно быть очень любимым. Чтобы любить, нужно, чтобы кто-то посмотрел на тебя с любовью, чтобы кто-то смотрел на тебя; потому что это — спасение, это — благо жизни, то, в чем все мы нуждаемся. Что такое спасение в жизни? Это когда кто-то смотрит на тебя, не испытывая отвращения, не страшась твоего зла, твоей слабости, твоей хрупкости. Человек мужает, когда кто-то так смотрит на него. В этом, собственно, и заключается главнейший долг отца и матери. Родители изменяют своему призванию не тогда, когда ошибаются, а когда утрачивают такой взгляд. И воспитатели изменяют своему призванию, утратив такой взгляд. Ведь воспитание заключается именно в этом; именно так поступает Бог. Он смотрит на нас, говоря: «Все хорошо. Я люблю тебя таким. Я люблю тебя таким и не брезгую тобой, не боюсь того, что в тебе есть. Я обнимаю тебя такого, какой ты есть. Я исхожу из того, чем ты являешься, и вместе мы попробуем пройти часть пути, и вместе со Мной ты станешь лучше, ты изменишься». Мне кажется, что в этом весь секрет воспитания: не бросать в ближнего камень его же зла, словно требуя: «Ты должен стать другим, ты должен измениться».
