понимаю, король с легкостью мог распорядиться о казни кого угодно. Новой королевы и кронпринцессы на банкете не видно, но я знаю, что королева слаба здоровьем и из-за болезней редко появляется на людях, а принцесса еще очень юна.
И тогда меня осеняет.
Дравик хочет свести счеты с королем. Как именно и когда – неясно, но не оставляет сомнений, что такое я – пешка, слабейшая, наиболее недооцененная фигура в игре, фигура, приближения которой никто не замечает. Игру ведут между собой король и его сын, и я, ни о чем не подозревая, вступила в нее.
Но пока мы побеждаем, а они проигрывают, я буду играть свою роль.
Среди гостей я замечаю многих наездников, которых изучала по визу. За каждым лицом стоит мешанина из статистики, излюбленных маневров, имен боевых жеребцов, данных о возрасте, весе и росте. Я должна победить как минимум семерых из них, чтобы наказать тех семерых, которые убили мою мать. По счастливой случайности, ровно столько поединков мне надо выиграть, чтобы прорваться в четвертьфинал, получить шанс завоевать Кубок и уничтожить Дом Отклэров навсегда.
Внезапно из травы перед королевским троном возникает проекционная трибуна и поднимается, как пьедестал, на котором что-то выставят напоказ.
– По традиции каждый участник состязаний произносит речь во время банкета перед началом Кубка, – поясняет Дравик.
Я наблюдаю молча. Какая-то девица из благородных поднимается на трибуну и предупреждает присутствующих, что она победит. Она не знает, что простолюдинам режут глотки в темных переулках за те жалкие креды, которые они зарабатывают, делая ставки на подобных ей. Парень благодарит свою мать за то, что родила его, и заявляет, что исход Кубка Сверхновой ему неважен. Он понятия не имеет, что какая-нибудь простолюдинка смогла бы продлить жизнь своих детей на целый месяц, если бы ей досталась одна золотая пуговица с его жакета. Слушая их, я невольно думаю: только волку известно, как тяжко придется оленю, когда явится тигр.
Наконец на трибуну поднимается Мирей Ашади-Отклэр.
В жизни она эффектнее, чем на снимках, ее белый с золотом наряд смотрится свежо и стильно. Каштановые волосы ухоженные, длинные и роскошные, осанка говорит о изяществе и грации. Ей достались отцовские самообладание и надменность. Будто он все еще жив в ней.
– Мирей Ашади-Отклэр… – начинает Дравик.
– Я знаю, кто она.
– Отличная наездница, чрезвычайно умна, – продолжает он. – Гордости ей не занимать, но это, полагаю, и без слов ясно – все Отклэры гордецы. Она предпочитает рыцарскую тактику, честь, истину и так далее. Это видно по ее поединкам – на мой беспристрастный взгляд, она целеустремленная, непоколебимая сила.
– А я? – интересуюсь у него. – Что я такое на ваш беспристрастный взгляд, ваше высочество?
Он криво ухмыляется:
– А ты… нестандартна.
– У вас определенно дар внушать уверенность.
Дравик тихо усмехается:
– Главная сила твоих врагов станет и их слабостью. Сила черепахи – ее панцирь, но из-за него она медлительна. Сила сокола – его проворство, но он летает слишком быстро, чтобы успевать смотреть по сторонам. Целеустремленность леди Мирей означает, что ей нелегко измениться.
Ей недостает гибкости, имеет в виду он. Полезно знать об этом, выходя на ристалище, но от нее меня по-прежнему отделяют десятки наездников.
Мерцают визы бесчисленных новостных каналов, записывающие каждую речь. Наездники улыбаются ярче, делают заявления громче, вскидывают подбородки выше – операции, медиатренинги, все они как куклы со спортивным сложением, выставленные на полке, чтобы их пожирали взглядами, и теперь к этой выставке прибавилась я. В голове возникают мысли: если мне не повезет, при жеребьевке в первом же раунде я попаду в пару с Мирей. Или того хуже…
Под шквал аплодисментов и имитацию фанфар церемониймейстер объявляет следующего наездника:
– Прошу поприветствовать сэра Ракса Истра-Вельрейда!
Он поднимается из-за стола Вельрейдов – рослый, с обесцвеченными до белого волосами, зачесанными назад, и прядью, падающей на темные брови и глаза оттенка красного дерева. Я по-прежнему не могу заставить себя долго смотреть на его лицо, но его широкие плечи выглядят такими же, как раньше. И походка у него такая, как мне запомнилась, – небрежная, неторопливая, словно он никогда не спешит. Поклонившись королю, он поднимается на неоновую трибуну, и она постепенно вырастает под его багровыми сапогами. Жакет на нем тоже багровый, высокий воротник отделан коричневым мехом, а довершает все усмешка – свободная, легкая, приводящая в бешенство.
– Мне тоже надо поклониться королю? – спрашиваю я Дравика. Он беззаботно мурлычет что-то себе под нос.
– Только если захочешь. Полагаю, Дом Литруа этого заслуживает.
Ракс Истра-Вельрейд жестом пытается усмирить аплодисменты, но двор по-прежнему хлопает, ликуя от одного вида известного наездника. Он стучит по визу, чтобы его голос звучал громче, голубое сияние резко выделяется на фоне красного шелка.
– А-хм, благодарю вас. Но умоляю умерить пыл, а то сидеть нам здесь до конца терраформирования!
От этой неуклюжей шутки толпа взрывается хохотом, и Ракс, в ожидании, когда все умолкнут, глядит в мою сторону. Я смотрю только на сияющий ультрафиолетом венец, нарисованный на его надменном лбу, и думаю: «Когда мы снова встретимся на ристалище, сюда я и всажу тебе копье».
– Он один из самых одаренных наездников этого столетия. – Дравик помешивает чай. – Поразительные способности, кое-кто считает, что врожденные, но я подозреваю, что в действительности дело обстоит гораздо проще.
– Гораздо проще – это как?
– Его родители некогда занимали на иерархической лестнице Дома Вельрейдов самую нижнюю ступень. Ходят слухи, что они усадили его в седло еще в пятилетнем возрасте, пытаясь повысить свой статус благодаря турнирам. Занятие детей верховой ездой до поступления в академию не приветствуется, но ничего противозаконного в этом нет. Как бы там ни было, их тактика сработала: герцог Вельрейд пожаловал отцу Ракса титул барона вскоре после того, как в двенадцать лет Ракс выиграл Кубок Икара.
Неудивительно. Представить себе пятилетнего ребенка в седле… Я была в ужасе. Вообразить не могу, как он боялся.
И не надо воображать, а тем более жалеть. Он враг.
– «Жидкая кровь», – говорит Дравик. – Или «пиявки». «Прихлебатели». Так благородные за глаза называют таких людей, как Ракс, – происходящих из семьи, удаленной от главной ветви рода, которым не светит унаследовать что-то значимое.
– Значит, он полная ваша противоположность, – бурчу я. От меда, размешанного в чае, его смех приобретает звучность.
– И это говорит единственная дочь могущественного герцога! Уж кому, как не нам, знать, что бастард – это гораздо хуже, чем «жидкая кровь».
– Если Ракса считают «жидкой кровью», почему тогда он настолько популярен?
– Потому, что он превосходно ездит верхом. Он представителен, харизматичен, наделен чувством юмора,
