показном извинении и прижал руки к груди. Его изящный кафтан из тонкой шерсти, расшитый золоченой нитью, шелковый кушак и нескольких перстней, лучившихся самоцветными камнями, резко выделялся на фоне строгих и неприхотливых одеяний монаха.
Безостановочная брань соляного короля часто доводила Имма до белого каления, но тот держал себя в руках и никогда не срывался на ответные выпады, только изредка метал молнии из глаз и хмурил старческие брови.
— Этот змей явно приполз к нам с юга. В Сорне должны были о нем слышать, — высказал предположение Феор.
— Для нас все приходит с юга: и плохое и хорошее. Мы заперлись на краю мира, — произнес Натан. — Одни только мои мореходы приносят какие-то новости.
— Быть может, и мира-то никакого уже нет, — буркнул успокоившийся Кайни, поглаживая жидкую бороденку.
Совет был кончен. Люди выходили из Зала в безлунную ночь взбудораженными и разгоряченными, предчувствуя назревающие перемены.
Народ пришлось утихомиривать. Как только переступающей с ноги на ногу и потирающей от холода руки толпе объявили о случившемся, начались беспорядки. Люди зашумели, заохали, стали крепко браниться и звать к ответу всех, кого могли вспомнить. Полились горькие слезы. Мужики скинули наземь суконные колпаки и затоптали по старому обычаю. От горя и отчаяния зачесались кулаки, некоторых пришлось разнимать. Астли приказал Туиру и Данни гнать их по домам, но одними только уговорами — оружия не обнажать. Нехотя разгоряченная толпа, подгоняемая дружинниками, побрела прочь, чтобы унять скорбь кружкой ячменного пива или медолюта. У корчмарей в ближайшие недели ожидался солидный барыш. Пожалуй, только исчезновение князя Хаверона пятью годами ранее вызвало у народа больше потрясения, чем сегодняшние известия.
Поскакали во все стороны гонцы — влиятельные торгаши и немногочисленная знать спешили нажиться на несчастье. Забегали бабы, мрачная молва пошла по городу. Хмельное мужичье потрясало бродексами и простецкими палашами, грозя в порыве мести снять головы предателям. Феору тут же донесли, что даже в народе частенько недобро поминают имя Раткара.
Нет, это слишком просто и нагло. Куда же девались его хваленая расчетливость и осторожность? Любой низовец разгадает, кому выгодна смерть Харси. Нажить врагов среди местных таким отчаянным шагом — это на Раткара не похоже.
Астли не замедлил начать свое преследование, объявил воинский сбор и, не дожидаясь утра, засобирался в дорогу. Если хоть малый след этого злодейства приведет к Седому Загривку, Искра обо всем узнает, и Раткару не быть регентом. Еще раньше к Хаонитовым могилам отправился небольшой отряд, дабы организовать охранение места убийства.
Уже ночью, завидя свет на втором этаже княжеского терема, Феор решил проведать Аммию. К тому времени девушка, от которой не отходила Кенья, уже пришла в себя от потрясения, но по красным глазам и бледному лицу можно было легко понять, сколько слез она пролила.
— Феор, посиди пока тут, а я принесу чего-нибудь горячего, — сказала Кенья и вышла из комнаты.
— Это ведь неправда? — с искоркой надежды спросила Аммия, когда дверь за ней затворилась. — Мне все говорят, что дядя погиб. Но есть же шанс, что дружинники напутали. Там же такая темень, они могли не разглядеть. У них большой отряд. Наверняка они укрылись где-нибудь.
Столь печален был ее лик и такое отчаяние сквозило в голосе, что у Феора защемило сердце. Бедной девушке выпала тяжелая судьба, он не посмеет оставить ее и уйти на покой, пока шаткое положение Аммии не укрепится. Феор взъерошил остатки волос, присел на ближайший стул и взглянул в ее блестящие от влаги глаза.
— Хотел бы я вас обрадовать, но не могу. Вряд ли эти парни обознались.
В руках его появилась княжеская фибула.
Увидав ее, Аммия со стоном выдохнула, схватилась за виски и устремила отрешенный взор перед собой. На какое-то время наступила тишина. Потом она вдруг стряхнула оцепенение и заходила из угла в угол, переменившись в лице и сделавшись необычайно серьезной, чем живо напомнила первому советнику Хаверона.
— Кто я, Феор? — спросила она, встав у окна и всмотревшись в темень снаружи. Ставни на время открыли, дабы впустить в комнату свежего воздуха.
— Вы… наша княжна, — растерянно проговорил первый советник.
— Не-ет, я не про это. Мне кажется, все это сон, от которого надо поскорее проснуться. Я не хочу жить в таком сне. Здесь все умирают. Что это за глупый мир, где люди уходят раньше срока?
Феор покачал головой.
— Другого у нас нет, княжна. Надо прожить ту жизнь, что нам отмерена.
— Как избавиться от этого проклятия? Как избавиться от Скитальца и всего того, что он напустил на нас? Ведь от него все беды. Это ведь возможно? Возможно?
Ей еще не сказали, что регент погиб от руки человека, сообразил Феор.
— Никто не знает, княжна. Многие пытались. Даже сам Гюнир пытался, но у него ничего не вышло.
— Ведь были легенды и пророчества, гласившие, что когда-то Скитальца получится изгнать.
— Все они утрачены, а нам остались лишь сказки. Мы попросту не знаем, с чего начать. К Завесе никто не подбирался уже, поди, сотню лет. Никто не знает, что за ней.
— Но есть надежда?
— Надежда есть, пока звучит Песнь.
— Хатран… где она? Далеко ли?
— Она где-то в бескрайних ледяных пустошах. Священную обитель ее не найти смертному.
— Да и чем она нам поможет? Вернет к жизни дядю? Нет, ничего-то она не сделает. Только петь и может! Скоро сюда приедет Раткар, да?
— Через неделю или две. Вам стоит уехать в Ледяные Тучи. Хотя бы на время — до весны.
— Для чего? — нахмурилась княжна.
Феор вздохнул.
— Харси и его отряд погибли не от порченых. Это были люди.
Аммия обернулась. На лице ее отразился ужас.
— Как? Кто?
— Не знаю.
— Раткар?
— Скоро мы это поймем.
Княжна вновь принялась вышагивать по покоям.
— Не может этого быть. Они же братья, хоть и двоюродные. Неужели, это действительно он?
— Если это так, вам нужно уезжать.
Аммия пристально поглядела на него. Она уже выросла и понимала опасность сложившейся ситуации.
— Ведь это воспримут как бегство и отказ от наследования. Скажут, что я не гожусь для княжения.
— Я боюсь за вашу безопасность, — напирал Феор. — Если Раткар захочет вас… устранить, ни я, ни кто-либо еще не сможет помешать.
— Ну и пусть попробует! — бросила Аммия. — Отец не
