в актив.
Но в предельной откровенности таится известная опасность.
Представьте себе: в чем преимущество транзисторной схемы перед ламповой, вам точно не ведомо, как переводится хотя бы обычная цифра сто в двоичную систему, вы не знаете, ни одной книги Станислава Лема не читали, о поп-музыке судить не можете, она вас просто раздражает, как впрочем, раздражает и рок-н-рол…
Чувствуете, что происходит? Над вашей головой сгущается и нависает угроза…
Только не подумайте, пожалуйста, что я требую приспосабливаться ко времени, к его велениям, капризам и моде. Ни в коем случае! Вы можете считать пределом совершенства джаз вашей молодости и преклоняться перед мастерством и артистизмом Леонида Осиповича Утесова. Вы вправе относить к числу самых лучших песен земли «По долинам и по взгорьям». И длинные волосы сына можете считать ярко выраженным атавизмом.
Но если при всем этом вы не хотите выглядеть ископаемым в глазах ребят, отстаивайте свои позиции, спорьте, непременно сравнивая ваши ценности с их ценностями. А для этого вам совершенно необходимо хоть что-то понимать в электронике, пусть самую малость разбираться в звуковоспроизводящих система иметь какое-то представление о современной литературе, пусть не «балдеть» от сегодняшних ритмов, и все-таки представлять себе, что они такое, и не жить одними воспоминаниями…
Скорее всего, ребят вы не переубедите, но по крайней мере они увидят в вас не примитивного брюзгу пустомелю, а оппонента!
— Ох и силен у меня дед спорить!..
Если услышите такое, прошу вас, не ударяйтесь амбицию; согласен, внук ваш еще не овладел тонкостями дипломатического обхождения, но понимание с его стороны явно намечается!
А чего вам еще надо?
Знаю: хочется всегда оставаться авторитетом. Трудно и обидно уступать лидерство. Так не слезайте с коня, оставайтесь молодым.
Это вполне возможно и в шестьдесят, и в семьдесят и даже, как показывает опыт наиболее выдающихся современников, в девяносто лет.
Для этого прежде всего надо расчетливо сжигать душу так, чтобы до конца, до последнего вашего вздоха, горела она, не чадя, ровным, спокойным пламенем. Другого способа оставаться нестареющим и не устаревающим родителем я не знаю…
«Я понял, что легко научить человека поступать правильно, — писал А. С. Макаренко, — в моем присутствии, в присутствии коллектива, а вот научить его пс ступать правильно, когда никто не слышит, не видит и ничего не узнает, — это очень трудно».
Научить поступать правильно, «когда никто не слышит, не видит и ничего не узнает» — значит, воспитать в человеке чуткую совесть. Прав, конечно, Макаренко, задача эта из самых трудных. И самых необходимых!
Вот взгляните на классический пояснительный текст к самому термину «совесть»:
«Нравственное сознание, нравственное чутье или чувство в человеке; внутреннее сознание добра и зла, тайник души, в котором отзывается одобрение ил осужденье каждаго поступка; способность распознавать качество поступка; чувство, побуждающее к истине и добру, отвращающее ото лжи и зла; невольная любовь к добру и к истине; прирожденная правда, в различной степени развития».
Обратите внимание — это на редкость многословное для Даля объяснение, обычно, чтобы обнажить смысл и охарактеризовать с исчерпывающей полнотой то или иное понятие, ему хватает двух-трех слов. В чем же дело? Видимо, в емкости, в значимости, в широкоохватности слова «совесть».
И вот на какую мысль невольно наводит это пространное далевское объяснение: совесть трудно воспитать только тем, что подробно, доходчиво, интересно рассказывать о ней ребенку. И умело подобранные сказки, и занятные случаи, и жизненные примеры, и прицельно снятые фильмы едва ли продвинут нас далеко вперед.
А что может гарантировать успех?
Только общий стиль жизни семьи, в которой ребенок начинает осознавать себя личностью, способен пробудить в нем «нравственное сознание, нравственное чутье» и все прочие компоненты чистой совести.
Вообразите: в доме гости. Родители очень хороши с ними — угощают, развлекают, озаряют улыбками. Все это видит малышка Фаина, все это она слышит и бессознательно настраивается на общую волну благожелательности…
Но кончен бал, погасли свечи, гости притворили за собой двери, и папа спрашивает маму:
— Скажи, Рая, ну когда они перестанут к нам таскаться?
— Можно подумать — это мои приятели! Ты же сам привадил своего Петра Филипповича и его Зинаиду Анатольевну к нашему столу.
Фаина это слышит. Пусть она до конца не улавливает даже смысла слов, но интонации-то до нее обязательно доходят!
И уверяю вас, очень скоро ребенок поймет: взрослые приспосабливаются к обстоятельствам, они думают одно, а говорят совсем другое. Вывод не заставит себя ждать: значит детям так можно!
Можно потому, что так ведут себя взрослые. И не вообще большие, а самые главные из них — мама и папа.
Мы часто и с охотой говорим о дурном влиянии на наших ребят улицы, подворотни, внешкольных приятелей и совсем не хотим принимать во внимание наше собственное влияние. А между тем оно может быть и положительным, и мощным, и даже всепобеждающим, если в основе этого влияния будут заложены высоконравственное сознание, чувство справедливости…
Короче говоря, как огонь зажигается от огня, так и совестливость порождается совестливостью. Это человеческое качество не бывает половинчатым, частичным, более или менее развитым, подобно другим качествам, скажем отваге, храбрости, смелости, не робкости — вон сколько оттенков! А совесть — или она есть, или ее нет. И точка.
Да, конечно, хотелось бы, чтобы наши дети, подрастая, предъявляли к этой человеческой добродетели еще более жесткие и бескромпромиссные требования, чем предъявляем мы, родители.
И может быть, это и есть самая главная задача — наградить наших ребят чуткой, обостренной СОВЕСТЬЮ.
СКАЖИТЕ, ЧТО ДЕЛАТЬ!
Неровные фиолетовые строчки, разрываемые многоточиями. Множество восклицательных и вопросительных знаков. Пишет женщина.
«Развожусь с мужем… О нем речи нет! Он — кусок отломленный, и вспоминать не хочется, как было, что было! К чему? Для чего? Бередить незажившую рану? Нет! Все равно нам не подвести баланса взаимных обид, оскорблений и унижений. И какая теперь разница, кто виноват — я, он, она?..
Беспокоит иное — у нас ребенок, сын! Валере шесть лет. Может быть, сегодня он еще не все понимает, мал. Но, во-первых, хочу я того или нет, поймет. Во-вторых, не приходится сомневаться, если не поймет сам, ему объяснят! Кто? Муж. Свекровь. Соседи. Позаботятся!
А я бы хотела сделать так, чтобы он, Валера мой, вообще позабыл об отце! Пусть не знает его.
Я согласна отказаться от всякой материальной поддержки, то есть от положенных по закону алиментов. Не надо мне ничего, ничего не надо.
