нет? Как только я подумал это, вижу: серый перепрыгнул через забор и прямо на черного кобеля. Собаки вой подняли, сумятица началась. Я ружье в руки и кубарем из квартиры, а как на крыльцо спустился, волка увидел. Матерый волк. Душит собаку и хочет на спину положить, чтоб восвояси унести. Я ружье в руках держу, а не стреляю. Кричу на волка:
— Чего ты, сукин сын, безобразничаешь?!
А волк знай своим делом занимается. Позади себя чую голос Андрея:
— Ружжо у тебя аль погонялка? Чего не стреляешь?
А я и забыл про ружье. Бегу на волка да руками помахиваю. В это время раздался выстрел. Гляжу вперед. Дым прошел. Нет ни волка, ни черного кобеля, будто все провалилось в мгновение сквозь землю, а Андрей стоит подле меня, смеется:
— Вот тебе сласти, вот тебе и напасти. Волка я мог бы наповал убить, да твоя спина помешала.
А собаки, встревоженные волком, лаяли взахлеб, так что их гомон разбудил колхозников в селе. Те на улицу вышли, поглядели. Глаша к Андрею подходит да ему на ухо кричит:
— Волк-то, дедко, в темной дыре у реки лежит. Волк-то, дедко, подохший!
Старик перекрестился, шубу скинул, за Глашей пошел, а я, опозоренный, на улице остался. Постоял еще недолго, поглядел на ружье и в квартиру ушел. Там Крутишка скулила, на свадьбу просилась. Отпустил. Пусть гуляет, как знает.
3
Через неделю после столь памятного случая Андрей ко мне вечерком пожаловал, записку показал. Записка была от председателя Кивручейского колхоза и гласила примерно так:
«…Засим извещаю, Андрей Пырей, что нонче ночью волк пришел на наше колхозное подворье, разбил раму в передке овчарни и выкрал целое баранье стадо. Съесть всех не съел, а брюха попотрошил да бойко стадо перепугал. Обходительно просим тебя, Андрей Пырей, будь ласков, сделай новую острастку волкам, выходи снова на свое село. Без тебя и двор сирота…»
— Ну как, разумеешь? — спросил меня Андрей, как только я прочел письмо.
— Надо выходить.
— Вот и я так же думаю. Надо выходить, а когда?
— Сегодня же.
— И то верно, — согласился Андрей. — Лучше скоро, чем с затяжкой.
И после полудни мы вышли в Кивручей, захватив соль, спички, табак и прочую провизию. Собак же оставили при доме. Сейчас они были не нужны. Андрей Пырей обещал мне показать новый способ ловли волков, который ему достался по наследству от прадеда.
В деревне нас встретил председатель колхоза. У полевого перехода встретил. Видно, что ждал. Обнял Андрея, обмял его, заулыбался:
— Все бабы в маету вошли. Страсть как загоревали. Ждут тебя, дорогой охотничек.
С дорожки мы чаи не распивали. Сразу в леса отчалили. Андрей Пырей скоро на волчий след встал, меня за собой повел и все примечать велел, а сам норовит идти по лощине. Волчий след свежий, в еловую райку ведет, что ткнулась к безымянному ручью. Андрей ту райку в круг берет. Выхода волка нет. Потом лыжню начинает суживать да меньше круги делать, а потом подходит к поваленной лесине, садится на нее и говорит:
— Вот тебе, этого-того, скипидар, да лыжи свои, этого-того, бойчей наскипидаривай.
— А зачем же их наскипидаривать? — в недоумении спрашиваю я.
Андрей сердито на меня глядит, мычит сквозь зубы:
— Делай, что я те говорю. Последствия покажут. Ишь как рассомневался. Зазря. Мой покоенок прадедушка и дедушка, а также и отец мой таким побытом целые волчьи стаи из обклада не выпускали. Пробовал я обкладывать красными флажками, да где там… Это дело оправдано, испытано. Я ж тебе говорю. Посильней скипидарь, чтоб скипидарный запашок на снегу остался. Через тот запах волку ни за что не переступить. Тереться у лыжни будет, а лыжню не перейдет. Вот те хрест и мое верное слово. Валяй, паренек, делай, что те говорю.
Сам Андрей свои лыжи снял и почал их скипидаром тереть. Драл он долго, не жалея ни сил, ни мази. Вонь кругом пошла. После того, как натир лыжам был проведен, Андрей меня рукой к себе поманил:
— Ты, паренек, как я лыжней окружу волка, ступай по лесу вон до тех кусточков, — он рукой показал мне небольшой пригорочек, где, как островерхие опенки, росли маленькие елочки с помесью березника. — Оттуда пойдешь прямо на меня, через всю еловую райку, и кричи так шибко, чтоб от твоего крика земля дрожала, а я на номер встану, вот к тому деревцу притулюсь.
Выслушав Андрея, я уже не стал сомневаться, а сделал, как он велел. Зашел к лесу и там закричал, застучал палкой о стволы деревьев и пошел прямо в густую еловую райку. Долго я ходил по полесью взад и вперед. Долго орал, вконец измучился и охрип. И уже перестал верить в затею Андрея, как в это время услыхал выстрел и Андреево гочканье:
— Н-но, милай! Подь сюда!
И я тогда подошел к Андрею и увидел у его ног матерого волка. Андрей как ни в чем не бывало спросил меня:
— На себе уволокем аль за конем в деревню пойдем?
Я поглядел на волка, потрогал его за ноги, поволочил по снегу и негромко заявил Андрею:
— Донесу на своих плечах, — взвалил волка на спину, как куль муки, понес. Следом за мной пошел и Андрей.
На деревне нас ожидали. Ребятишки навстречу выбежали. Каждому ребяшу хотелось волка не только поглядеть, но и пощупать, а бабы так Андрея целовать да в гости приглашать стали. Я рассказал председателю колхоза, как Андрей повалил волка; тот заулыбался, Андрея в кладовую повел, там ему бараний задок отрубил, а подавая, сказал:
— Попотчуйся, наш колхозный охотник. От всего села тебе новую премию схлопочем.
Андрей был рад такому почету, а я того больше.
ПЕРВЫЙ УРОК
С семилетнего возраста мой дедушка, Василий Семенович Голубушкин, пристрастил меня к охоте, да так, что и сам был не рад этому. Бывало, чуть дед уйдет к куму покурить, а меня уж след простыл. Ружье наше, тулочка, сломочка, что деду подарили соломбальские лесопильщики, завсегда висело у гобца на перемычках. Чтобы достать его, требовался высокий стул, а я уловчался его кочергой доставать. Зацеплю сначала ствол, осторожно опущу его до плеча, поддержу рукой, а там и ложа сама спустится. Дед не раз оговаривал меня:
— Не долго до беды. Уйдет, хлесь из ружья, и глаз вон…
Потом стал прятать его за гобец, а я все равно его находил, уходил за околицу и ребятам в фуражки стрелял. Говорил: «Чья фуражка будет последней, того вся
