едва возвышающейся над плоской, небрежно покрытой чем-попало крышей гудел ветер. При открытой двери из камина дуло, как из бездны, но стоило прикрыть хлипкую преграду, стихало.
Хаэльвиен набрал ни на что не годных сушин в углу и призвал огонь. Ну, как призвал… Поискрило, подымило и только потом занялось. Не ему, воднику, пламени петь.
Для Анар он достал флейту. Ветер подпевал, танцевали рыжие всполохи в камине, отогревая выстуженные камни. Убаюканная колыбельной с толикой света сердце и беспокойное дитя внутри нее забылись тревожным сном в гнездышке из попон и одеял. Хотелось безумно остаться рядом с ними, но прежде, на всякий случай, следовало оградить временное жилище так, чтобы находящихся внутри не смогли отыскать.
Не любопытных местных он опасался, а тех, кому не по душе пришлась слишком сильная привязанность будущего главы дома к низшей вампирке, случайной дочери одного из старших Драгул и его “игрушки”.
Когда Хаэльвиен вышел, то с удивлением обнаружил ирийца, так и бродящего рядом с неказистым строением.
Опускались синеватые сумерки, со склонов нависающих над узкой долиной пиков-близнецов лениво сползал жемчужный туман. Огни поселения дразнились теплом, перемигивались, мол, вон как мы этого проходимца провели…
– Что за место? Ты строил? – спросил танэ Фалмари у ира. Слишком уж тепло смотрел на заветрившиеся каменные стены ириец, будто прощался.
– Я, – сказал тот, потеребил на запястье выгоревший и побуревший плетеный браслет. – Хотели с Велейкой моей гостинный дом для прохожих людей навроде вас, элле, открыть. Небольшой. А как хозяйку с детками в хнежд* уложил, так и не нужно стало. Потом тележный двор тут был и мастерская общая, потом лошадок общинных держали, потом ульи зимой от холода прятали, но вдруг крыс навелось. И откуда только взялись? Попортили, что могли. Теперь так и стоит пустое… Что это?
Раздавшийся со стороны дома стон, а затем голос были тихими, но такими пронзительными и жалобными, что не услышать никак нельзя. Да и слышал Хаэльвиен свое сердце не только ушами.
– Эльви… Эльви мой… – плакало-звало сердце.
Ветер в каминной трубе подпел. Пробравшийся на крышу, тающий от теплого дыма язык тумана подсветило красным.
– Зовет, слышишь? – дрогнул голосом ир.
– Слышу. А тебя как зовут?
– Ракитин я. Ко́мыш мое имя.
– Прикрой глаза, ир Комыш.
– А что будет?
– Свет. Свет, чтобы жить.
_______________________
* Хнежд –буквальногнездо. 1) Плетеная колыбель в форме веретена, куда укладывают тело умершего во время похоронного обряда. 2) Исконное жилище ирийцев, небольшая рукотворная или естественная пещерка в скале, оплетенная изнутри по стенам прутьями. В хнеждах нет мебели, только очаг, циновки и подушки.
– Вот дурень, охрани первая мать, полоснул так полоснул. Хто ж так режет на полруки? Тебе лет сколько, элле?
– Много, – признался Хаэльвиен.
– А ума не очень. Сейчас дитя принимать, а у тебя пальцы едва гнутся.
– Затянется.
– А что это ты такое играл, когда кровью брызнул и засияло?
– Творение. Я играл Творение.
– Хорошо натворил, – одобрил Комыш. – Прямо как мы с Велейкой хотели. В два этажа и мансарда, задний двор с дверью для своих… Ступенька!
Хаэльвиен поднимался на новенькое крыльцо, придерживаясь за плечо ира Комыша. Во второй, с уже почти затянувшимся порезом, он держал флейту и, когда споткнулся, оперся рукой о дверь. На светлых досках остался смазанный отпечаток.
Комнату с камином было не узнать, а вот попоны и одеяла остались на прежнем месте, как и лежащая на них Анар. Она, успев избавиться от штанов и сапожек, опиралась на локти и широко развела ноги. И ей сейчас наверняка было все равно, что вокруг нее буквально в считанные минуты вырос дом.
– Эльви… Где ты был! М-м-м… Аш-ш-щ! Э-это ес-с-чо кто?!
– Не шипи, дочка. Я элле твоего вот приволок. Тощий, а весит, что добрый конь. Ведунью бы ей, – зычно зашептал Комыш, дернув Хаэльвиена за рукав. – Или ты сам целитель?
– Нет, я не… Она. Травница она, знахарка, кровь заговаривает.
– Как она сама себе дитя примет? Вот же… – Помолчал. – Не придет никто, хоть обзовись. Ночью всяк свой дом бережет и за ограду ни ногой.
– А ты?
– А я крайний в роду, мне закон не писан, кроме смертоубийства или еще какого паскудства. Да и порченый. Не липнет ко мне магия. Никакая. Так что ирья и закон соблюла, и совсем одних вас не оставила. Понял? Воды бы согреть и полотенец. Долгое это дело, дите рожать… Ладно, сам найду. Я этот дом едва не каждый день во сне видел, так мы с Велеей его хотели.
Ушел куда-то за лестницу, круто поднимающуюся на второй этаж, обронив на пол серое перо.
Из-под неплотно прикрытой двери поддуло. Перо подбежало ближе к камину, будто продрогло на ветру и хотело погреться.
Хаэльвиен чувствовал себя сейчас таким же пером, выдернутым из крыла. Не потому что продрог, а потому что казалось, сквозняком унесет.
Он опустился на колени рядом с отходящей от схватки Анар так, чтобы она могла опереться на него, почти что лечь, и сразу почувствовал мелкую-мелкую дрожь у нее под кожей, как стекло дрожит от спорого косого дождя. Ее руки, и так прохладные, сейчас были ледяными.
Скатилась головой к согнутому локтю, прятала лицо и прижимала губы, чтобы скрыть проступившие от жажды клыки. Стыд… Вина…
Прости, свет мой, прости, сейчас…
Порез на руке едва затянулся, и кожа разошлась, стоило лишь посильнее нажать. В сложенную ковшиком кисть потекло.
– Не с-с-смей, – тут же отозвалась она, почуяв живое и горячее. – Я не буду! Я не могу… тебя… Я… Эльви, пожалуйста…
– Нужно, – пресекая возражения сказал Хаэльвиен и протянул натекшее Анар.
Сердце как кошка, обреченно ткнулась в ладонь, приняла, разбавив солью с ресниц, благодарно провела языком по ладони и выше, по порезу. Чтобы быстрее затянулось и не саднило так же, как у нее, от того что приходится принимать кровь. У вампиров есть негласное правило: тот, кто отзывается в сердце – не пища. Но сейчас был не тот момент, когда правила важны.
Он успел оставить поцелуй на влажной коже лба и убрать прядки с любимого лица. Пошептать ласковой успокаивающей ерунды ей и стремящемуся на свет малышу, гладил по животу. А когда сердце с силой сжала руками его колени, взял в руки флейту.
– А сейчас что было? – спросил
