выплачивать согласились. Так что предложение утвердиться на землях до Русского моря приняли все с восторгом. Да и тут ратного дела не предвиделось. Все города и поселения добровольно под управление князя Всеволода переходили. Посему разделились князья на отряды с дружинами и территорию объезжали.
— Предлагаешь посмотреть, чего там? — поинтересовался Звенко, младший брат Блуда.
— А чего нет? Может, хоть там мечами помашем, — улыбнулся Блуд и пришпорил коня.
Дружинники двинулись за ним и Звенко следом. Ему не по душе были все эти походы и геройства, слишком уж оседлый он, хозяйственный. А вот свежевыжженные посевы болью в сердце отдались:
— Какое непотребство! — осудил он.
Не лучшую картину представляло и поселение. Небольшое, домов в тридцать, да всё погоревшее. А в центре, где когда-то возвышались божьи идолы, что теперь обгорелыми брёвнами свалены были, яма выкопана, с пиками утыканная. А на пиках никак все жители деревеньки — и взрослые, и дети.
— Кто такое мог совершить? — поразился Звенко жестокости.
— Млад, ищи следы! — приказал Блуд сподручному следопыту.
Разошлись они территорию осматривать. Жрец двинул местных идолов изучать.
— Ненашенской они веры, — заключил жрец по осмотру.
Дружинник, осматривающий уцелевшие дома, поднес жрецу металлические обереги:
— Погляди, похоже они волшбами какими были. Каждый дом рунами незнакомыми испещрён.
— Глупости! — отмахнулся Блуд. — Если и волшбы, то жалкие. Ни одного вражину не положили. А это нам бы очень помогло понять, кто такое сотворил.
— Это карательный отряд триединой, — сообщил, вернувшись, Млад. Крест золочёный Блуду протянул: — Недавно ушли и четверти часа не прошло, думаю.
— Что же за бог у них, если такие ужасы творить разрешает?! — воскликнул Звенко. — Ведь ни одного военного мужа среди них нет.
Жалко ему было детишек на пиках висящих.
— Надо бы людей погребальному костру придать, не дело так оставлять, — почесал бороду Блуд.
Стали дружинники людей с пик снимать, да остатки изб на дрова разбирать. Звенко мальчонку, не старше сына его тронул, а он никак живой ещё стонет.
— Знахарь! — вскричал Звенко и ещё двоих на помощь позвал, чтобы аккуратнее мальчишку с пики снять.
Рана страшная в груди у мальчонки. Чудо что жив! Пока знахарь свои обряды проводил да перевязывал. Мальчишка глаза приоткрыл и стонет:
— Отомстить хочу… отомстить…
— Да кому ты, глупый, отомстишь то, — вздохнул знахарь. — Но ты держись, крепкий ты, справишься.
Блуд только зубами скрипнул:
— Четверть часа говоришь прошло?
— Чего удумал? — Звенко глянул на него.
— Нагоним иродов. Много на этих землях людей наших живет, а если в один день им наша вера неугодна будет? Как подумаю, так страшно становится. Знаю, они нас дикарями величают, но сами дикости пострашнее творят и себя оправдывают. А этих и защитить некому было, раз другой они веры.
Глава 2. И серёжка из ушка
Лето 5842 от Сотворения Мира в Звёздном Храме, месяц даров
Добромира, сидя на лавке, широко зевнула, не потрудившись прикрыть рот рукой. Через окно пробивались первые лучи солнца, а по кухне распространялся сладковатый аромат свежей выпечки. Она встала, потянулась и поспешила к печи. Сунула лопату в нутро кормилицы и вытащила пирог. Круглый, красивый, румяной корочкой равномерно покрытый. Калинник удался на славу! Скинула его на полотенце белое, заранее подготовленное, как на пороге повариха появилась:
— Ох, ты ёжички! — воскликнула она. — Никак сама княжна поготовить решила.
— Не велика я, княжна-то. Так, княжёночка, — улыбнулась Добромира и опустилась на лавку, словно кот, пойманный на месте за поеданием сметаны.
Хотя неверно это всё. Кот скорее всего бежать кинется, да крынку со сметаной перевернёт, а вот пёс повинится, хвост подожмёт. Мира вздохнула. План о тайном приготовлении пирога трещал по швам.
Матушка Добромиры умерла так давно, что оставила ей лишь неясную память о своих ласках; место её заступила повариха Кирияна, что жила при усадьбе, превосходная женщина, одарившая их с братом поистине материнскою любовью. Кирияне было лет под шестьдесят где-то, и коли обнять захочется, то не обхватишь её двумя руками, а будешь прижат к груди большой да мягкой. И так хорошо на душе сразу станет, покойно, сердце радостью наполнится. Вот такая у Кирияны магия! Чмокнула Кирияна её в макушку и говорит:
— Чего это? Я пришла, а ты вся пригорюнилась?
— Прошу, не сказывай никому. Не хочу, чтобы мой брат старшой прознал о моем замысле. А коли спросит, где я, скажи, за ягодами спозаранку ушла.
— Ну, и чего ты, солнце моё, задумала?
— Для богини Макуши подношение приготовила. Хочу у неё кое-что для себя попросить, — отвечает Добромира, а сама чувствует, как щеки жаром да не от печи опаляет.
Улыбнулась Кирияна по-хитрому, но и по-доброму одновременно:
— Знаю я, что просить вздумала. Никак о парнише чернявом речь вести будешь?
Заалела Добромира пуще прежнего:
— Да с чего ты решила?!
Рассмеялась Кирияна:
— А то можно подумать, не была я молодушкой. Да и не скрыть тебе этого. Всяк, кто глаза имеет, уж про всё знает, — и во двор глянула, словно кого приметила: — А ты давай беги, коли в секрете удержать задумку свою хочешь. Вон уже и помощнички мои идут.
Завернула Добромира горячий пирог в полотенце, в корзину положила, подхватила, чмокнула Кирияну в щеку на прощание и выскочила с кухни мимо каморы отца для дел важных к выходу боковому.
Встретило её утро свежестью. Запах травы и земли в это время как никогда ярок, насыщен. Небо розовело от восходящего солнца, чьи лучи расстилались по крышам домов, играли в кронах деревьев и блестели мириадами искр в каплях росы на травинках. Казалось, весь мир охвачен, как и она, радостным нетерпением. Ох, и что сегодня за настроение? Меняется почто ветерок. Добромира улыбнулась и, пока остальные не проснулись, поторопилась на вершину пологого холма, где было расположено капище богов и богинь.
Ворота ещё закрыты были. Благо искать дозорного не пришлось, он благополучно спал под воротами. Добромира нахмурилась. Она, конечно, всё понимала, края у них мирные нечета многим, но всё-таки надо совесть иметь, ну или страх перед батюшкой её. От недовольства взяла и пнула его, не сильно, по-свойски:
— Никомир, ты чего дрыхнешь?!
— Уф! — спросонья глаза вытаращил Никомир, за пику схватился, да и ту выронил. Узрел, что перед ним дочка князя стоит и искать пику оброненную бросил: — Ты чего, Добромира? Мало ли чего? Приму за кого?
— Да кто на посту спит? Придут вражины, а ты их проспишь! Вот возьму расскажу отцу, — пригрозила она ему.
Таки возымело это на него действие, встал Никомир:
