и вельможных – удостаивал беседой, но потом тоже выгонял.
Ни увещевания, ни угрозы не возымели результата. Лучшие переговорщики, дипломаты, философы, аристократы – уходили ни с чем.
Вселенский Собор кое-как провели. Никону предъявили многочисленные обвинения, в том числе в самовольном оставлении патриаршей кафедры и в оскорблении царя, лишили сана, извергли из священства – и сослали в Вологду. Его место занял патриарх Иоаким, впоследствии сыгравший важнейшую роль при воцарении малолетнего Петра Алексеевича и низвержении царевны Софьи.
17 июня 1667 года Аввакума привели на заседание Вселенского Собора, и там судили повторно, уже в более авторитетном составе, с участием патриархов-иностранцев и переводчиков. Всего судей было 40 человек. Разбирательство закончилось грандиозным скандалом: не выдержав брани Аввакума, патриархи набросились на него и стали бить. Такой вот вышел высокий церковный суд.
Наконец, 26 августа царь принял политическое решение: удалить строптивого смутьяна как можно дальше от Москвы.
Просто уничтожить его, удавить, отравить уже было нельзя: за Аввакума стояла царица Мария Ильинична, а за ней – Милославские, и ещё несколько мощных боярских семей.
Вышел указ о повторной ссылке Аввакума в Пустозёрск. Наказанию подлежали и другие лидеры старообрядцев: священники Лазарь и Фёдор, а также старец инок Епифаний.
27 августа в Москве на Болотной площади священнику Лазарю и иноку Епифанию отре́зали языки.
Казнь – «вырезание», «отрезание», «вырывание», «отсечение», «усекновение» языка – происходила следующим образом: палач, действуя либо в одиночку, либо с помощником (в зависимости от сноровки), зажимал жертве рот, железными клещами вытаскивал язык на всю длину и отрезал его ножом, стараясь отсечь как можно бо́льшую часть.
В языке множество кровеносных сосудов, и отрезание его сопровождалось обильным кровотечением. Наказанный буквально обливался кровью от подбородка до колен. Кровотечение могло продолжаться сутки и дольше; всё это время казнённый мучился от боли, не мог ни пить, ни есть.
Отрезанный язык палач, для пущего эффекта, мог швырнуть в толпу (должны же быть и у палачей свои забавы). Но обычно язык бросали тут же, на окровавленные доски эшафота, и потом сметали с эшафота в грязь, и там его пожирали собаки.
Бродячие животные, кошки и собаки, а также, разумеется, и крысы, плодились тогда совершенно свободно, с ними никто не боролся. Но, правда, их никогда не было слишком много, потому что в городах отсутствовали пищевые отходы: люди практически всё съедали сами, а в голодные годы (они бывали регулярно) ели и собак, и кошек, и ворон, и галок, и голубей. Из собачьих шкур вдобавок делали одежду и шапки. В любом случае, можно не сомневаться, что каждая кровавая казнь привлекала животных, они охотно лизали кровь казнённых и подъедали человеческие останки. Сюда же можно добавить и ворон, также способных поедать животную плоть. Голуби – тоже плотоядные птицы.
То есть, каждая публичная казнь в Москве – а они происходили почти ежедневно – сопровождалась не только криками возбуждённой толпы зевак, но и нашествием кошек, собак, крыс, вороньих и голубиных стай.
Профессия палачей (или катов, или заплечных мастеров) сформировалась в России именно во времена Аввакума, примерно к середине XVII века, и оплачивалась из расчёта 4 рубля в год.
В более ранние времена функции палачей выполняли воины, дружинники из боярской или княжеской личной охраны, затем – стрельцы. Если казнили важного преступника, врага какого-либо князя, – приговор исполнял кто-то из его приближённых, желая доказать свою преданность.
Иногда казни были «изысканными» – для их исполнения требовалась сноровка.
Великого князя Василия II Тёмного в 1446 году казнили ослеплением, то есть – жизни не лишили, но отняли зрение: закапали в глазницы расплавленное олово. Такое изощрение ещё поди придумай.
Профессиональный воин старался не обагрять свой клинок без чести – поэтому обычных преступников, простолюдинов, убийц и разбойников казнили бескровно, повешением, и затем оставляли висеть для всеобщего обозрения.
Повесить – значило унизить, лишить человека смертного достоинства сгибнуть через пролитие крови. Как известно, повешенный человек долго агонизирует – и в агонии извергает физиологические жидкости, так что казнь повешением всегда считалась унизительной, гадкой.
В поздние времена изобрели несколько более «гуманную» технологию: человек с петлёй на шее сбрасывался с высоты двух метров, что гарантировало перелом шейных позвонков и, соответственно, совсем кратковременную агонию. Таким образом, например, были казнены декабристы в 1826 году.
С середины XVII века палачей в России набирали из числа добровольцев – и такие всегда находились, несмотря на то, что палачей не допускали к причастию. В католической традиции палач считался воином, а в православной – грешником, убивающим за деньги.
При отсутствии штатного палача приговор мог исполнить профессиональный воин по приказу командира. Так случится потом со сподвижниками Аввакума в Пустозёрске.
31 августа 1667 года четверых наказанных повезли из Москвы в ссылку в Пустозёрск.
Аввакум, по его собственному признанию, горько сожалел о том, что его пощадили. Он бы, наверное, хотел, чтоб ему тоже отрезали язык, как его собратьям. Он чувствовал себя виноватым, «блатным», – за него заступились, его пожалели пока. Но когда его единомышленникам отреза́ли языки – это было сигналом и самому Аввакуму: будешь продолжать в том же духе – отрежем и тебе. Аввакум, человек сердечной жизни, сразу понял это.
Лазарю и Епифанию вы́резали языки для демонстрации будущей судьбы самого Аввакума.
Теперь он не просто сослан, теперь он – уголовный преступник, расстриженный, проклятый.
…В Москву он больше никогда не вернётся; начиналась последняя, и самая важная, часть его судьбы.
Конец второй части.
Часть третья
Пустозёрское сидение
1. Пытки и казни
Чёрное, грязное, кровавое Средневековье люди представляют в том числе и как эпоху жесточайших пыток и изощрённых казней.
Любой историк с удовольствием расскажет публике о зверствах тёмных времён человечества. Такие рассказы всегда востребованы: они щекочут нервы. С другой стороны – успокаивают: посетив музей средневековых пыток и послушав экскурсовода, обыватель вздыхает с облегчением. Хорошо, что я живу сейчас, а не тогда, думает он. Хорошо, что ныне у нас есть конституции, законы, права человека и прочие приятные штуки!
Сейчас история средневековых пыток и казней – это бизнес, и даже фетиш, подогреваемый субкультурой БДСМ (христианская традиция умаляет телесное начало, сводя секс к необходимой процедуре, но вдруг парадоксально опыт средневековых пыток трансформировался в экстремальные сексуальные практики).
Однако пыточные технологии, серьёзные и эффективные, существуют и теперь, и развиваются так же, как и любые другие технологии. Профессия палача – жива. Сейчас достаточно сделать человеку укол, ввести в кровь мизерную дозу препарата, чтобы доставить невыносимые страдания. Любой оперативник или следователь умеет вести дознание
