с применением пытки голодом, холодом, бессонницей, изнурением. До сих пор в России существуют «пресс-хаты»: особые камеры тюрем и следственных изоляторов, где подозреваемый находится в окружении нескольких злобных и жестоких соседей. Для начала они могут «создать душняк» – запугивают, издеваются, инициируют бытовые неудобства, а если этого недостаточно – начинают отбирать еду, избивать; наконец, насилуют или даже убивают.
Что касается избиений арестантов тюремными надзирателями – они узаконены. Администрация любой тюрьмы официально имеет право применять к содержащимся под стражей методы физического воздействия. Так везде: и в России, и в США, и в Китае. Помимо официального применения силы, практикуются и теневые методы наказания. В американских тюрьмах Абу-Грейб и Гуантанамо большинство заключённых находится без предъявления обвинений (попадая туда без всякого суда – и, соответственно, без срока заключения), информация о них засекречена, а пытки и издевательства там – в порядке вещей: от «стандартных» избиений и сексуального насилия до более изощрённых в виде многодневного лишения сна при помощи громкой музыки или травли собаками.
Единственное отличие средневековых пыток от современных заключается в том, что сейчас пытки и жестокие казни окружены завесой секретности, а в Средние века – проводились публично. Этому есть рациональное объяснение. Современное государство манипулирует гражданами, запугивает их – посредством СМИ. Пример такого открытого, откровенного запугивания мы наблюдали в апреле и мае 2020 года в Москве, в разгар ковидного кризиса. А во времена Аввакума не существовало ни газет, ни телевидения, и публичные казни использовались как средство манипуляции, психологического давления на подвластные толпы.
Когда старообрядцев начали сжигать на площадях – это были прежде всего пропагандистские акции, наглядные и вдобавок сравнительно дешёвые. Тем более что сжигали, для большего эффекта, обычно сразу нескольких; бывало, жгли и десятками.
Перед сожжением приверженцев старой веры всевозможными способами пытали, иногда долгими месяцами, а то и годами, особенно если речь шла о священниках известных и авторитетных. Никонианской инквизиции было выгодно иметь как можно больше перебежчиков, таких как Иоанн (Григорий) Неронов, и использовать их в своих целях. В 1666–1667 годах Неронов несколько раз посещал Аввакума в разных монастырях Москвы, уговаривал уступить. Работала известная технология «злой следователь – добрый следователь». Инквизиторам нужны были не только палачи, но и предатели-переговорщики с хорошо подвешенным языком. А Неронов, как и сам Аввакум, был талантливым проповедником, златоустом.
Помимо известных пыток – подвешивания на дыбе (виске), отрезания языков и отрубания конечностей – применялись и изощрённые: например, избиение говяжьими жилами или шелепой – специальной дубинкой с плоским расширяющимся концом.
Самой распространённой пыткой считалось избиение кнутом – оно доставляло страдания, но сохраняло жизнь, и даже не сильно калечило пытаемого; по этому поводу была сложена палаческая поговорка: «Кнут не ангел, души не вынет, а правду скажет».
Однако француз Фуа де ла Нёвилль, побывавший в 1689 году в Москве и написавший через десять лет на родине книгу об этом путешествии («Любопытное и новое известие о Московии», 1698 г.), описывает наказание кнутом как страшное: «Удары начинают наносить ниже шеи, от плеча до плеча; палач бьёт с такой силой, что вырывает с каждым ударом кусок кожи толщиной с сам кнут и длиной во всю спину. Большинство после этого умирают или остаются искалеченными».
А вот рассказ каторжника, битого кнутом, в «Записках из мёртвого дома», написанных Достоевским под впечатлением от заключения в Омском остроге, – четыре года (1850–1854) он провёл на каторге, будучи сослан туда по делу петрашевцев:
«Тимошка[4] раздел, положил, кричит: “Поддержись, ожгу!” – ждут: что будет? Как он мне влепит раз, – хотел было я крикнуть, раскрыл было рот, а крику-то во мне и нет. Голос, значит, остановился. Как влепит два, ну, веришь иль не веришь, я уж и не слыхал, как два просчитали. А как очнулся, слышу, считают: семнадцатый. Так меня, братцы, раза четыре потом с кобылы снимали, по получасу отдыхал: водой обливали. Гляжу на всех выпуча глаза да и думаю: “Тут же помру…”»
«Кобыла» тут – это деревянный станок или бревно, к которому привязывали наказываемого.
Казнили не только через сожжение, но и четвертованием – отрубанием головы, рук и ног, а также колесованием: ломали руки и ноги, затем привязывали спиной к тележному колесу и поднимали на столбе, и в таком виде оставляли, пока несчастный не испускал дух; тело затем не убирали, и мёртвую плоть исклёвывали птицы.
Четвертование широко применялось и в Европе, причём было более жестоким: например, в Англии в те же времена осуждённого за государственную измену сначала вешали, но в разгар агонии верёвку перереза́ли, и преступнику, ещё живому, вспарывали живот, и только потом отсекали голову и разрубали тело. Посмотреть на это действо сходились огромные толпы, для зрителей строили специальные трибуны, а люди побогаче покупали себе места у окон ближестоящих домов; места на балконах стоили дороже.
Наконец, страшным наказанием считалось сидение в каменном мешке, в «каменной каюте», или «молчательной келье». Такие кельи имелись во многих монастырях; обычно туда помещали вероотступников и еретиков. Узника замуровывали, оставляя лишь отверстие для передачи пищи и воды, и он мог сидеть там десятки лет, не видя солнечного света и постепенно лишаясь рассудка. Часто кельи были такими маленькими, что узник не мог выпрямиться в полный рост ни стоя, ни лёжа, и спал в полусогнутом состоянии. Некоторым надевали на шеи «рогатки» – деревянные либо железные обручи и колодки. Имея на себе рогатку, узник мог спать только в сидячем положении.
Аввакума и его товарищей приговорили к сидению в земляной тюрьме, или «яме»: вкопанном в грунт крытом деревянном срубе.
Русский термин «сгноить», то есть насильственно подвергнуть гниению заживо, как раз и означает сидение в «яме».
Практика такой казни попала в Россию, скорее всего, из Греции, а оттуда – из Персии. В Греции эта казнь называлась «скафизм», и заключалась в том, что казнимого помещали в деревянный ящик, выставляли на жаркое солнце и поили молоком и мёдом, чтоб вызвать понос. Телесные выделения оставались внутри ящика, в них обильно заводились мухи и черви, которые постепенно поедали и плоть казнимого. В других случаях к телу преступника накрепко привязывали разлагающийся труп, и черви сначала поедали мёртвые ткани, а затем принимались за живые.
Как видим, греко-персидская технология была изощрённой и дорогостоящей. В России, разумеется, казнимых никто не поил молоком и мёдом. Если у персов узник умирал через две-три недели, то в России смерть растягивалась на годы.
«Яму» обычно выкапывали на территории тюремного острога, и круглосуточно охраняли, чтобы сочувствующие не могли передать узнику еду или одежду. Стены укрепляли брёвнами. Земляной пол в яме даже в тёплое время года был сырым, а с наступлением осени покрывался водой. Пол
