выдавливает лишь глухое «Угу».
– Ты должен опустить конец копья. Не острие, а древко. Упереть его в землю. Справишься?
– Угу.
Как ни странно, получается. Он прижимает нижний край древка к сухой земле.
– Хорошо, – говорит отец. Голос у него звучит чуть громче обычного, но в остальном он спокоен. – Теперь, если наш гость решит напасть… Это вряд ли, но предупреждаю на всякий случай: используй землю в качестве опоры. Если он кинется, ты сумеешь его проткнуть. Ясно?
– Угу. – Уиллу наконец удается стряхнуть с себя оцепенение и заговорить. – Куда целиться?
– В середину туши, – инструктирует отец. – Лучше всего в шею, но можно и в грудь. Если что, он сам насадится на копье. Как только это произойдет, беги. До дома далеко, поэтому беги к Смитам, они ближе.
– А как же ты?!
– А я с ним поговорю и предложу разойтись миром.
– Нет, не надо!
Уилла снова накрывает паникой. Он крепче перехватывает копье.
– Спокойно, – говорит отец, и Уилл направляет цян в сторону медведя, наблюдающего за их разговором с таким видом, словно ему понятно каждое слово. – Все будет хорошо. Он не станет нападать, потому что человека, которого он ищет, здесь нет.
На мгновение возникает абсурдное впечатление, будто отец обращается к медведю. Оно мигом проходит, как только зверь шагает на дорогу. Уилл втыкает древко копья в сухую грязь, а отец сдвигает ладони на рукояти меча.
– Спокойно, – повторяет отец, и опять Уиллу кажется, что это сказано огромному зверю, который стоит посреди улицы в трех метрах от них.
– Спокойно, – произносит отец.
Медведь смотрит на него. Уилл нацеливает острие копья ему в шею, чуть ниже и правее пасти, туда, где у человека проходят крупные кровеносные сосуды: сонная и яремная артерия. Медведь так близко, что слышно его тяжелое дыхание: зверь с шумом втягивает и испускает из себя воздух. В ноздри бьет запах гнилого мяса, травы и звериной мочи.
Уилл вдруг сознает, что если медведь вздумает напасть, отец постарается отвлечь его на себя и дать сыну шанс ткнуть в зверя копьем.
«Не надо, – хочет сказать он. – Не думай обо мне. Бей сразу, не мешкая. За меня не волнуйся».
Отец с медведем глядят друг на друга, в свете фонаря отбрасывая глубокие тени на дорогу. Уилла охватывает абсолютная уверенность, что он видит отца в последний раз в жизни. Его захлестывает ужасом и острой тоской, но он не выпускает копья, нацеленного в звериную шею.
Медведь фыркает, будто с презрением. Он качает массивной башкой, и необъятная туша разворачивается в сторону. Зверь неспешно шагает вверх по улице. Отец медленно поворачивается вслед за ним, не опуская клинка. Уилл – тоже. Наконец медведь исчезает во тьме, но они долго стоят на месте, слушая, как хищник уходит вглубь леса. Только сейчас Уилл понимает, что остался без сил. Происходящее не укладывается в голове. Перед глазами плывет. Фонарь разгорается ярче, словно тьма наконец отступает. Там, где стояло чудовище, воздух кажется другим: чернее обычного и опаленный чужим присутствием.
В какой-то момент, когда все окончательно замирает и в тишине слышится лишь гул автомобилей на шоссе, отец Уилла опускает меч и поворачивается к сыну. Он тоже выглядит усталым: глаза запали, щеки втянулись, короткие волоски в бороде посветлели. За последний час он постарел лет на десять.
– Пойдем домой, – говорит он. – Думаю, теперь можно.
Уилл закидывает копье на плечо и тащит его к дому. Отец хоть и опускает клинок, но не торопится убирать оружие в ножны. Уилл понимает, что сейчас самое время задавать вопросы, однако не может найти в себе сил: они уходят на то, чтобы переставлять перед собой ноги и не уронить копье.
Отец, остановившись возле своей машины, наконец вкладывает дао в ножны и, не глядя на Уилла, говорит:
– Думаю, матери об этом рассказывать не стоит.
Уилл никак не ожидал такого услышать: родители всегда учили, что в семье самое главное – ничего не скрывать. Но все равно кивает. Он смотрит на пустое место слева от внедорожника, где совсем недавно стоял пикап Карсона, отцовского приятеля, гостившего у них, и его осеняет странная догадка. Он произносит, не успев опомниться:
– Искали Карсона, да?
Отец поднимает брови, тем самым отвечая без слов. Затем произносит:
– Да.
– Нам больше ничего не грозит?
Отец явно хочет ответить «Ничего», потому что так положено: родители всегда должны успокаивать детей, уверяя, что защитят их от любой опасности.
Однако он что-то замечает на лице у сына, поскольку неожиданно молчит. А потом вдруг произносит:
– Не знаю.
2
Шоссе – никакой не символ, и нет в нем
Загадки; это лишь километры асфальта.
Карсон Локьер. Едем на восток по И-90
Когда Уиллу Огину будет восемнадцать и он поступит в Гугенотский университет, то в первом семестре на занятиях по академическому письму преподаватель поручит им написать автобиографическое сочинение на тему «Переломный момент». Цель работы заключается в том, чтобы обсудить переход от роли школьников к роли студентов вместе с преподавателем, который подсказал бы, как преодолеть разные трудности.
Посоветовавшись с матерью, работавшей на кафедре английского языка в том же университете, Уилл решает написать о другом. Взяв бутылку газировки, он садится за компьютер и следующие три часа проводит будто во сне, с головой уйдя в воспоминания и не замечая ничего вокруг. Завершив эссе, он тяжело выдыхает, как после долгой тренировки, и смахивает со лба пот. Затем сразу, хоть мать и советовала дать работе вылежаться, отсылает сочинение преподавателю.
Следующим утром, за завтраком, Уилл перечитывает написанное.
Все началось, когда мне было восемь с половиной лет. Тогда в наш дом приехал старый друг отца, поэт Карсон Локьер. Он прожил у нас три с лишним года, занимая комнату, прежде служившую отцовским кабинетом. В детстве я не понимал, как сильно Карсон на меня влияет. Впрочем, люди никогда не замечают по-настоящему значимые события в своей жизни.
Карсон приехал к нам в начале апреля, преодолев половину страны. Родители, особенно отец, переживали, как он доберется из Айдахо в переменчивую погоду, когда в горах и на равнинах гуляют снежные бури. Карсон сказал, что ехать надо именно сейчас, иначе он не приедет вовсе. Дорога заняла три дня. Отец заставил его каждый вечер звонить и отчитываться, как у него обстоят дела. После разговора с ним папа объявлял: «Ну вот, он проехал Монтану», а я открывал старый мамин атлас и отмечал маршрут.
Родители
