долго зазывали Карсона в гости, хотя я так и не понял, почему он в итоге согласился к нам переехать. За все время, что он прожил под нашей крышей, эту тему не поднимали ни разу. Лишь несколько лет спустя, после его отъезда, я отважился спросить у родителей, почему он так долго у нас гостил. Мне сказали, что он развелся с женой и его жизнь полетела под откос. Карсона уволили с должности управляющего магазином, попросили уйти из школы, где он преподавал боевые искусства; он пропустил срок сдачи рукописи в издательство. В общем, Карсону срочно нужно было переменить обстановку и отдышаться. Родители, посоветовавшись, пригласили его в наш дом и дали возможность встать на ноги.
Три с лишним года Карсон был членом нашей семьи. Он устроился работать в магазин стройматериалов, а вечерами и по выходным не выходил из комнаты – и все писал, писал, писал. Дверь он обычно запирал, но иногда оставлял ее открытой, и я украдкой заглядывал к нему по пути в ванную или в гостиную. Карсон сидел перед компьютером, и на весь экран светилась страница с новым стихотворением. Он мог откинуться в кресле и положить подбородок на правую руку. Или же склониться над клавиатурой, почти уткнувшись в монитор носом, словно едет на мотоцикле. Он любил включать музыку, но всегда надевал наушники.
Вскоре после переезда Карсон дописал «Разорванный круг». Отцу эта работа очень нравилась, он называл ее одной из величайший поэм современности. Карсон же его восторгов не разделял. Возможно, потому, что начал писать поэму еще в браке и она напоминала ему о прошлом. Однако отец не дал убрать текст в стол; он отправил стихи в журнал, написав хвалебную рецензию, и поэма имела немалый успех. Все оставшееся время Карсон сочинял стихи, которые вошли в следующий сборник, «Ардор». Тот принес ему Национальную книжную премию, но случилось это уже после того, как Карсон съехал.
Я проводил с Карсоном не так много времени, как хотелось бы. Зато отец беседовал с ним каждый вечер. Он уговорил его записаться в студию карате. Пару раз Карсон сходил на занятия, но в конце концов сказал, что ему там не нравится. Отец практиковал типичную американскую манеру преподавания боевых искусств: максимально лояльную к ученику, большинство из которых были детьми. На каждом занятии, помимо обычных упражнений, проводили разминки и веселые игры. Если ученик хотел чего-то более серьезного, то мог тренироваться в старшей группе с обладателями красных и черных поясов, где занятия проходили в традиционной манере. Отец говорил, что главное – удержать ученика, а значит, необходимо под него подстраиваться. Карсон же в свое время учился у инструктора, который занимался исключительно со взрослыми и ставил перед собой цель научить выживанию в смертельно опасных ситуациях. Именно в этом, по словам Карсона, заключалась суть боевых искусств. Если ученик недоволен поведением инструктора, он в любой момент волен уйти.
Я тренировался в отцовской студии, и если вдруг вечером начинал жаловаться на усталость и боль в мышцах, Карсон рассказывал о том, что в таком случае его заставляли сто лишних раз приседать и отжиматься. Боевые искусства он воспринимал с небывалой серьезностью, говоря о том, что надо всецело сосредоточиться на своей задаче. По его словам, однажды у него ушло полгода на отработку одного-единственного удара. Такая дисциплина впечатляла, но мне больше нравился отцовский подход, где учитывалась подростковая непостоянность. Пожалуй, можно сказать, что Карсона привлекала боевая составляющая единоборств, тогда как папа отдавал предпочтение их внешней красоте.
Их поэтические вкусы также отличались. Карсон уважал творчество Джеймса Дикки и Чарльза Симика. Отец же любил Роберта Браунинга и Джори Грэм. Стихи Карсона были прямолинейными и четкими. Отцовские – расплывчатыми и полными метафор. В работах Карсона воинственные мужчины и женщины противостояли силам природы – суровой, но не лишенной красоты. В стихах отца чаще фигурировали ученые, которые сталкивались с созданиями из древних легенд и много рефлексировали о том, что с ними происходит.
Самое забавное, что им нравились работы друг друга. Пожалуй, именно поэтому они и стали друзьями. Редактор, опубликовавший их стихи в одном журнале, прислал папе письмо, где посоветовал ознакомиться с творчеством Карсона. Папе так понравилось прочитанное, что он не удержался и написал автору. «Так началась крепчайшая дружба в истории», – любила говорить мама. Они много переписывались, созванивались, встречались на конференциях и фестивалях. И в конце концов съехались под одну крышу.
Разумеется, все, что я рассказал, пока не дает ответа на вопрос о том, почему Карсон сыграл важную роль в моей жизни. Не он стал главной причиной перемен, но заметно им поспособствовал. Все началось с того, что мать уехала к своим родителям в Шотландию. В те дни я обожал передачу «Речные монстры»; там показывали английского натуралиста и рыболова, который путешествует по миру, собирая легенды о всяких подводных чудовищах. Ведущий шоу, Джереми Уэйд, брал интервью у местных жителей, встречался с экспертами, а затем сам отправлялся ловить монстра. На крючок ему попадалось, естественно, не сказочное чудовище, а обычная рыба, хоть и представлявшая опасность для человека: гигантский сом, арапаима, акула-бык, рыба-пила и так далее.
Вдохновившись увиденным, я спросил у отца, нельзя ли мне поехать на рыбалку, и тот, как ни странно, разрешил. (Может, не знал, чем еще занять меня, пока мамы нет дома?) Мы сходили в универмаг, и мне купили первую в жизни удочку – спинкаст «Зебко», к которому прилагалась маленькая пластиковая коробочка для снастей. Отец никогда не рыбачил, но, посмотрев в интернете пару роликов, научился вязать приманку. Мы взяли удочки и отправились на небольшой пруд, где, по слухам, водилось много рыбы. Позднее отец сказал, что хотел проверить мою реакцию на улов. Получилось у меня со второй попытки. На приманку клюнул здоровенный окунь, и я вдруг словно очутился на съемках любимого шоу: рыба рвалась с крючка, трепыхалась, плескала водой, прыгала. Удилище трещало. Леска вибрировала. Однако я не отпускал свою добычу. Отец мне не помогал, лишь подбадривал. Как только удалось подтянуть окуня к берегу, я передал удилище отцу, а сам встал на колени и взял рыбу за нижнюю губу. Окунь трепыхался, но я держал его изо всех сил. Именно в тот момент я понял, что обрел главную страсть своей жизни – как и мой отец, когда впервые прочитал «Кольцо и книгу». По дороге домой я уже предвкушал, как поеду на рыбалку в следующий раз.
Надо признать, что родители мое увлечение поддержали. Они возили меня на
