Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 38
театров, обусловленного как внутритеатральными, так и более существенными культурными и социальными фактами.
Совершенно очевидно стремление театров миновать репертуарные открытия классики 60–70-х годов и «через голову» театра того периода вернуться к некоторым тенденциям репертуара конца 40–50-х годов. За этим стоит и ощущение исчерпанности режиссерского подхода, навязывающего очередную одностороннюю трактовку той или иной пьесы, понимание, что иным классическим пьесам, будь то «Вишневый сад», «Три сестры» или «Живой труп», надо дать «отдохнуть» от излишней режиссерской активности. Отдохнуть от них надо и зрителю, при всей любознательности и любви к театру уставшему от необходимости ежегодно, а то и по нескольку раз слышать одни и те же, пусть и очень близкие и дорогие слова, да еще в откровенно чуждом автору режиссерском истолковании. Отказ от соперничества с классиком и от бессмысленного спора с недавней интерпретацией – вот что стоит за отмеченной тенденцией.
С другой стороны, она обусловлена отнюдь не только внутритеатральными причинами и находит параллели с деятельностью наших издательств того времени, которые все более расширяли читательский кругозор, что, в свою очередь, по закону «обратной связи» влекло за собой возрастание читательской активности, уже не удовлетворяющейся классическими «вершинами», но постоянно ищущей плодотворных встреч с менее известными или даже совсем забытыми именами. Надо ли дивиться тому обстоятельству, что подобный спрос возник и у зрителя, а наши театры стремились его удовлетворить? И подобно тому, как подлинный библиофил ставит на полки прекрасно изданные однотомники прозы Державина, давно забытых Ореста Сомова и Михаила Погодина, ценитель театра с охотой покупал билет на классические спектакли, радующие его сочетанием воспоминания о прошлом и встречи с новым.
По аналогии с известной «Библиотекой всемирной литературы» можно сказать, что и театр начинал создание «репертуара мировой литературы», и эту тенденцию саму по себе следовало всячески приветствовать. Установление связей с прошлым во всем его многообразии и полноте, возрождение репертуарных традиций – под таким знаком прошла в этом театральном сезоне деятельность московских театров.
Иное дело – готовность Театра к плодотворному диалогу с классикой. Ведь зрителю важна не только широта репертуарного кругозора, но и глубина понимания явлений прошлого. Что увидит зритель в театре: прочные связи прошлого с настоящим и будущим или поверхностные аллюзии на современность, дыхание исторического Времени или сиюминутное желание угодить прихотливой и преходящей моде?
Большинство спектаклей, поставленных в 1984 году, пытались в диалоге с классиком дать ему высказаться в полной мере, во весь голос и через это сопоставление с прошлым обнаружить своеобразие нашего времени. И этот плодотворный путь, на котором театры сделали лишь первые и не очень уверенные шаги, говорит о том, как много еще предстояло работы во всех звеньях, составляющих целостность театра, как много необходимых профессиональных свойств утрачено и актерами, и режиссерами, и художниками.
И здесь вновь хочется провести аналогию. Изменения в формировании репертуара совпали со знаменательным выходом в свет первых двух томов издания «Истории всемирной литературы». Театр открывал новую страницу в истории всемирного репертуара, расширяя наш кругозор, нашу способность выйти за рамки своих представлений, понять и принять другого и другое. «Духовная сущность традиций», по выражению Станиславского, обнаружение ее стимулирующей роли, сыгравшее столь важную роль в нашей культуре 70-х годов, проступали наконец и в театре. «Громоздкость», «неповоротливость» театрального искусства, многосоставность по своей природе отмечались давно. Театр позднее открывает иные истины, зато подчас полнее и очевиднее их обнаруживает, нежели другие виды искусства. Ведь даже «На дне» (Театр на Таганке) не шел в Москве почти 10 лет, и новому поколению москвичей, не заставшему ни великих мхатовцев, ни значительный спектакль «Современника», пьеса Горького на сцене была достаточно внове.
Из всех пьес Чехова в течение многих лет лишь «Дядя Ваня» оказался за пределами внимания московских театров. Обращение в этом сезоне к «Дяде Ване» сразу двух московских театров – МХАТа и Театра им. Ермоловой – оказалось не репликой в споре с соседом, а высказыванием в историческом диалоге. Характерно, что театры обращаются к Аристофану и Расину, Реньяру и Гюго. Что ни название, то возврат к репертуару чуть ли не первых послереволюционных лет («Федра», «Лизистрата», «Буря»). Даже «Гроза» не ставилась в Москве больше 10 лет, почти столько же «Гамлет». А сколько еще пьес и романов предстояло открыть театрам на новом этапе, будь то хорошо известные вроде «Отелло», менее популярные вроде «Антония и Клеопатры» или «Зимней сказки» и «Сна в летнюю ночь» и совсем неизвестные, будь то иная комедия Лопе де Вега, ей богу, ничуть не уступающая «Учителю танцев». А «Маскарад», «Борис Годунов», трилогия Сухово-Кобылина, «Власть тьмы», «Игрок», «Обыкновенная история», «Доходное место», «Мещане»? Ведь ни одно из этих произведений позже нельзя было увидеть на московской сцене…[48]
В интервью, опубликованном в июльском номере журнала «Вопросы литературы» за 1984 год, Сергей Аверинцев указал на смысл обращения к прошлому: это «наше прошлое», наши проблемы уже спрятаны в нем. Там же Сергей Аверинцев отметил и «резкую поляризацию человеческих возможностей» по отношению к постижению прошлого. Можно смотреться в зеркала вместо окон, интересуясь лишь своим отражениями. А можно, в противовес культурному эгоцентризму и нарциссизму, видеть в прошлом друга, то есть другого – и тогда историк «трезвую, простую и в простоте своей почти немыслимую истину» увидит с той ясностью, с той отчетливостью, которая раньше и никому и не мерещилась. Историческое знание только приходит к своему совершеннолетию. Историко-театральное знание только вступало в период совершеннолетия.
Узнавание нового о старом, обнаружение прежнего в становящемся – отличительная черта эпохи 80-х. Переиздание в 1984 году книги Арона Яковлевича Гуревича «Категории средневековой культуры», выход фундаментального сборника статей «Культура Византии», появление замечательной книги Александра Панченко «Русская культура в канун петровских реформ», – все это «нашего времени случай», мощные реплики в широком и разнонаправленном диалоге с прошлым, обнаруживающие, что связь времен никогда не рвется.
Фестиваль спектаклей к 40-летию Победы обнаружил ряд проблем театра и драматургии. Прежде всего выяснилось, что новая драматургическая продукция к фестивалю невелика, две трети московских театров ориентировались или на старые пьесы («Бранденбургские ворота» Михаила Светлова в Театре миниатюр, «Гостиница «Астория»» Александра Штейна в Театре им. Ермоловой, «Мой бедный Марат» Алексея Арбузова в Новом драматическом театре, «Я всегда улыбаюсь» Якова Сегеля и «Весенний день 30 апреля» Авенира Зака и Исайя Кузнецова в ТЮЗе), или на старые киносценарии («Алёша» Валентина Ежова и Григория Чухрая в ЦДТ (по «Балладе о солдате»), «Операция “С Новым годом”» Юрия Германа в Театре им. Моссовета), или вновь на роман и повесть. «Не правда ль, все дышало прозой», –
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 38
