он должен полчаса и что может сойти без четверти пять. Когда это будет без четверти пять?
Митя сидит и думает.
Вокруг циферблата точки и черточки. Митя знает: между двумя точками – одна минута, а между черточками – пять минут. Большая стрелка помедлит, прицелится и перепрыгнет с одной точки на другую, а маленькая толстая стрелка стоит на месте и, кажется, вовсе не движется. Полчаса – это тридцать минут. Где же будет большая минутная стрелка, когда наступит без четверти пять?
Скрипнула дверь, и в кабинет заглянула смешная мордочка кота в большой шляпе с пером.
– Мяу!
– Володя, я знаю, что это ты. Пойди сюда, покажи мне, где будет большая стрелка, когда наступит без четверти пять.
– Мяу, милый мальчик, если я подскажу тебе, ты никогда не выучишь урока по арифметике. Соображай сам. Мяу! Мяу! – И Кот в сапогах исчез.
Митя вздохнул. Успеют ли теперь ему сделать маску зайчика? Он смотрит на часы. Даже вспотел от напряжения, и кресло кажется ему горячим. Несколько раз он проверял себя, прежде чем убедился, в каком месте минутная стрелка подаст ему знак к свободе.
За стеной в столовой слышен громкий смех. Звонче всех смеется Маняша. Мычит теленок на кухне. Его, наверно, забыли покормить. А стрелки застыли на месте. Наверно, часы вовсе остановились, и теленок может умереть от голода, и все игрушки будут сделаны без него, Мити. Позвать маму? Сказать ей, что часы остановились? Митя смахивает слезы с глаз, они мешают следить за стрелкой. Митя считает. Осталось сидеть семь минут. Это уже точно. С проверкой решал.
Опять мычит теленок. Сможет ли поголодать еще семь… нет, только пять минут?
Нигде так медленно не идет время, как в этом кресле. День пробежит – не заметишь, а в кресле каждая минута тянется, тянется, и конца ей нет.
Но наконец-то долговязой стрелке осталось перепрыгнуть с точки на черточку. И тогда будет без четверти пять. Но стрелка замерла и не думает перепрыгивать. Митя отвел глаза в сторону – может быть, он пригвоздил стрелку взглядом, загипнотизировал ее и она больше не стронется с места.
– Митя, сколько времени? – раздается голос мамы в дверях кабинета.
Стрелка испуганно вздрогнула и перескочила на длинную черту против цифры «9».
– Без четверти пять, мамочка. Полчаса прошло.
– Совершенно верно, – сказала мама. – Ты подумал над своим уроком из арифметики?
– Нет, не успел, – смущенно признался Митя, – я все время думал о том, когда можно будет встать с места.
– А сколько времени сейчас?
– Без тринадцати минут пять, – бойко ответил Митя, едва взглянув на часы.
– Ну, вот и отлично, – похвалила мама. – Иди покорми теленка – он, бедный, проголодался, – а потом будешь оклеивать орехи фольгой.
Митя соскользнул с кресла.
Александр Кононов
На реке Шушь
В Сибири на реке Шушь стоит село Шушенское. В старое время про это село мало кто знал: затерялось оно среди лесов и болот, далеко от железной дороги, ещё дальше от больших городов. Даже письма приходили туда редко.
Жил на самом краю Шушенского бедный крестьянин Сосипатыч. У него был племянник, по имени Алексей. А Сосипатыч звал его Лёшкой.
Сосипатыч часто ходил на охоту – за утками, за зайцами. Лёшу брать с собой он не хотел: мал ещё.
Один раз Лёша из-за этого даже заплакал. А Сосипатыч, как назло, собирался на охоту долго и всё не уходил – видно, ждал кого-то. Лёша стоял рядом с ним и плакал. И до того не любил в ту минуту Сосипатыча, что даже глядеть на него не хотел, а глядел на улицу. Там цвели ромашки и гуляли гуси – такая это была тихая улица. И на этой деревенской улице особенно ясно виден был человек в чёрном городском пиджаке, с ружьём за плечами. Он шёл быстро – должно быть, спешил к Сосипатычу.
Лёша прижал ладони к глазам, чтобы слёзы не так капали. А когда открыл лицо, то заплакал ещё сильней: Сосипатыч показывал на него человеку в пиджаке и смеялся:
– Гляди, Ильич, какое у моего парня горе: на охоту не берут.
Но человек, которого звали Ильичом, смотрел серьёзно.
Тогда и Сосипатыч перестал смеяться и сказал:
– Не везёт, однако, парню.
– Не везёт? – спросил Ильич и всё глядел на Лёшу.
– Да ты сам посуди: ну куда ему в лес. Он там себе ногу на сук напорет.
– Не напорет, мы по тропинке пойдём.
– А рябчики так к нам на тропинку и слетятся? – сказал Сосипатыч, но спорить больше не стал.
И пошёл Лёша первый раз в своей жизни на охоту.
В лесу было прохладно. А когда вышли на полянку, опять жарко засияло солнце. На полянке росла высокая трава и звенели пчёлы. И воздух тут был густой и весёлый: пахло ольхой, цветами, сосновой хвоей. С такой полянки и уходить не хотелось.
Вдруг Ильич сказал:
– А ведь ремня-то я с собой не взял. Не придётся мне сегодня стрелять.
Лёша знал, что охотники подпоясывают пиджак ремнём, чтобы вешать на ремень убитых птиц. Он поглядел на Сосипатыча: и тот был без ремня. Лёша даже остановился: какая же это охота, если стрелять не будут?
Ильич поглядел на него и засмеялся:
– Не везёт?
В это время впереди, над кустами, что-то мелькнуло. Ильич мигом сорвал с плеча ружьё, прицелился. По всему лесу разливисто и гулко прогремел выстрел.
– Вот, не утерпел… И сам не знаю, как выстрелил…
А Лёша, обрадовавшись, побежал вперёд. В кустах он скоро нашёл убитого рябчика. После этого охота началась по-настоящему. К вечеру охотники несли по три рябчика, а одного, того, что Ильич застрелил раньше всех, тащил Лёша.
Когда вышли из лесу, солнце уже садилось. Трава в поле покрылась росой, стала прохладной, и только тропинка, нагретая за день солнцем, была тёплой. Лёша удивлялся этому и всё перебегал босыми ногами с травы на тропинку.
Вдруг Ильич взял его за плечо и показал на реку Шушь: там, далеко-далеко, плыла стая диких лебедей. При закате солнца они казались розовыми, как упавшее с неба вечернее облако.
Ильич долго смотрел на них… Потом солнце скрылось за лесом, и лебедей не стало видно; пора было идти домой.
Дома Лёша спросил дядю, откуда Ильич приехал в Шушенское.
– Он не по своей воле приехал, – ответил Сосипатыч: – его сюда царь сослал.
После этого Лёша много раз приходил к избе, где поселился Ильич. Но тот работал по целым дням – читал и писал до поздней ночи. И никак нельзя было угадать, когда он снова пойдёт на охоту.
…Наступила зима, и река Шушь покрылась льдом. Теперь встретить Ильича стало легко: почти каждый вечер, устав от работы, он приходил на реку кататься на коньках. Коньки в Шушенском были в ту пору диковинкой. Ребята глядели, глядели на Ильича и стали сами себе делать коньки из дерева. А полозья к ним прибивали железные.
Хоть не сразу, а сделал и Сосипатыч Лёше деревянные коньки.
Лёша скорее побежал с ними на реку. Глядит, а там весь лёд сугробами занесло. На берегу стояли шушенские ребята и не знали, что делать: кататься было негде.
Тут увидел Лёша, что к реке быстрой своей походкой идёт Ильич. Сейчас спросит: «Опять не повезло?» – подумал Лёша. Но Ильич подошёл, посмотрел на снег, на ребят и сказал весело:
– А что, если нам устроить настоящий каток?
И стал показывать, как это делается.
Ребята принялись за дело: начали разгребать снег. И скоро вокруг будущего катка выросли белые стены. А лёд посередине ребята расчистили метлами. Потом пошли в лес, наломали ёлочек и украсили ими снежные стены.
Когда каток был готов, Ильич принялся учить самых маленьких ребят кататься так, чтобы не разбить себе нос. А самым младшим из маленьких был Лёша. Поэтому Ильич и учил его больше других: они подолгу бегали вдвоём на коньках взявшись за руки. С тех пор прошло много лет. Село Шушенское стало известно на весь мир: все теперь знают, что в 1897 году в это село был сослан царским правительством Владимир Ильич Ленин за то, что он основал и возглавил в Петербурге «Союз борьбы за освобождение рабочего класса». Долгих три года он пробыл
