ли сестра торт на мой день рождения? – Ведь с тех пор, как мы сюда приехали, прошло всего несколько месяцев. – Странно, что с нами не будет па…
– Смотри! – раздается голос Жозефа, который в окружающей тишине кажется слишком громким, неожиданным, как пушечный выстрел. Он бросает камешек в реку, и тот, прежде чем утонуть, несколько раз подпрыгивает на поверхности воды. – Ты так умеешь?
Я смотрю на реку. В печатне, выполняя свои обязанности или надзирая за другими работниками, Жозеф всегда серьезен и прилежен. А вне фабричных стен он кажется совсем другим, ребячливым и резвым.
Я тоже подбираю камешек, приближаюсь к берегу, поднимаю руку и сосредоточенно примеряюсь. На воде вихрятся темные водовороты и вырисовываются наши отражения: две фигуры бросают камешки, а иссиня-фиолетовая рябь на поверхности реки создает впечатление, будто они заштрихованы косыми линиями. Совсем как фигурки на обоях в башне. Мне чудится, что если я сделаю шаг вперед, то окажусь не в воде, а в нарисованной сценке, и мы с мадам Жюстиной сольемся в единое целое.
Я вздрагиваю и слишком рано выпускаю камешек из пальцев. Он с плеском входит в воду и тут же тонет.
– Плачевно! – хохочет Жозеф.
Я отхожу от реки, наблюдая за своим отражением, которое тоже отдаляется. Мы снова пускаем по воде блинчики, но мне не удается сосредоточиться на игре. Я знаю, что глупо позволять изображенной на обоях женщине неотступно преследовать меня. Мне следует наслаждаться настоящим. Но, кажется, я ничего не могу с этим поделать. Небо темнеет и заволакивается тучами.
– По-моему, будет дождь, – замечаю я. – Может, нам лучше вернуться домой?
– Давай лучше пойдем в ту сторону, – отвечает Жозеф и выходит на тропинку.
Colin-maillard [44]
Лара
– Хочешь поиграть? – спрашивает Жозеф, когда мы подходим к дровяному сараю.
– Мы только что играли. Вам стукнуло семнадцать, а вас все больше тянет к играм! – поддразниваю я его.
Жозеф пожимает плечами.
– Как насчет colin-maillard?
– Разве в жмурки можно играть вдвоем?
– Давай попробуем. Если желаешь.
Какой же он вежливый: прежде чем затеять что‑нибудь, всегда осведомляется, хочу ли я этого.
– Будешь водить первой?
– Хорошо.
– Закрой глаза.
– Разве их не нужно завязать? Иначе будет похоже на жульничество.
Юноша отрывает от своего шейного платка полоску ткани и протягивает ее мне.
– Это подойдет?
Я поворачиваюсь к нему спиной, но он не двигается.
– Давайте же, – подгоняю я Жозефа. – Вы не собираетесь завязывать?
Наконец он протягивает руки к моему лицу и закрывает мне глаза полоской ткани. Когда он завязывает ее у меня на затылке, я чувствую, как у него дрожат руки.
– Не туго? – спрашивает Жозеф.
– Нет. Что теперь?
– Теперь я тебя раскручу, – отвечает юноша и легонько поворачивает меня, так что я оказываюсь лицом к нему.
– Вам не кажется, что надо раскрутить посильнее?
Кончиками пальцев Жозеф берет меня за плечи и снова поворачивает.
– Готово, – глухо произносит он, отступая в сторону. – Поймай меня, если сможешь!
Я начинаю осторожно продвигаться вперед, шаря перед собой руками. Теперь я не улавливаю шагов Жозефа, не слышу, чтобы он обогнул сарай, прячась от меня, не слышу даже его дыхания. Затаил ли он дыхание или вообще позабыл, что мы играем? Я огибаю сарай, носком башмака ощупываю поленья, чувствуя, что от азарта и сосредоточенности у меня приоткрывается рот. Наконец я останавливаюсь. Потом делаю шаг, другой – и кончиками пальцев касаюсь груди юноши.
– Ага! – восклицаю я.
Жозеф не двигается. Мои ладони мягко ощупывают его грудь, добираются до лица. И замирают на щеках, которые – я это, кажется, ощущаю – мгновенно вспыхивают.
Пальцы Жозефа, судя по всему, тянутся к моему лицу, чтобы снять повязку. Его движения нежны, однако медлительны и скованны. На этот раз он прикладывает усилия, чтобы унять дрожь в руках. Вместе с повязкой с моей головы сползает и чепец, порхая, точно огромный белый мотылек.
– Вот вы где! – говорю я.
Жозеф открывает рот, однако ничего не произносит. Это лишь игра воображения или наши лица действительно придвигаются друг к другу, пылая от непривычной близости? Наши губы оказываются на расстоянии едва слышного шепота, а затем соприкасаются. Бешеный пульс отдается у меня в ушах.
Я думаю о Гийоме, и, кажется, проходит целая вечность, прежде чем я отстраняюсь. Жозеф неподвижно стоит передо мной с ничего не выражающим лицом, а в руке у него мой чепец.
Волк!
Май, месяц спустя
Софи
Очередное воскресенье – единственный день, когда мы отдыхаем от работы на фабрике. Полдень давно миновал; мы с сестрой собирались, захватив принадлежности для рисования, пойти на реку, но вместо этого час назад, покончив с делами, Лара ушла в нашу спальню с сильной головной болью. С тех пор, как произошел несчастный случай, эти боли беспрестанно мучают бедняжку. Мама неохотно отпускает меня одну, и я выхожу из дома.
В кармане фартука у меня лежат бумага и грифели, и я, несмотря на отсутствие Лары, все равно решаю отправиться к реке. Идя по дороге, я различаю вдали, на фабричном дворе, чью‑то фигуру.
– Софи!
Я останавливаюсь, улыбаюсь и с энтузиазмом машу рукой.
– Прогуляемся? – спрашивает Жозеф, направляясь ко мне.
– Да.
– А где сегодня твоя сестра?
Моя улыбка слегка тускнеет.
– Дома. С мамой.
– А. – Жозеф проводит рукой по волнистым волосам на макушке. – В любом случае я рад тебя видеть. – Он оборачивается и бросает взгляд на замок. – Я просто вышел подышать свежим воздухом. Дома порой так надоедает. Не возражаешь, если я присоединюсь к тебе?
У меня в животе порхает целая дюжина бабочек.
– Нет, – отвечаю я, пытаясь обуздать восторг, вызванный его вопросом, – ничуть не возражаю.
Сначала мы следуем вдоль границы замкового сада, уходя дальше, чем я ожидала. Жозеф шагает впереди. Когда мы проходим мимо величественного платана, мое внимание привлекают отметины на стволе. Неровные, недавно вырезанные буквы: «Ж. О.». Я торопливо провожу пальцами по инициалам Жозефа и продолжаю идти за ним.
Ветерок, треплющий его рубашку, доносит до меня запах дикого тимьяна. Мы оказываемся на опушке леса и идем по узенькой петляющей тропинке, едва приметной в траве.
– Говорят, это старая волчья тропа, – замечает Жозеф.
– Правда?
– Ты же не боишься волков, а?
– Конечно, нет.
Юноша замолкает и поворачивается ко мне.
– А я боюсь. – Его лицо на удивление серьезно, голос торжественен. – В детстве матушка рассказывала мне одну сказку. Le Petit Chaperon Rouge – «Красная Шапочка». Волк казался мне безумно страшным, но это была моя любимая сказка, потому что, рассказывая ее, матушка всегда крепко обнимала меня.
