так мать сюсюкает, вытирая пухлого младенца. Он называл его «писькой» – «О, писька входит! – входит! – как же мягко, моя писька в твоей мягкой влажной упругой мягкой горячей…» Полная противоположность романтики – он не столько касался Сары, сколько дергал ее, тыкал, пихал, тискал, словно она какая-то игрушка, – и все же она слышала себя, растущую нотку протеста или предупреждающей сирены: «Не-е-ет, не-е-ет, не-е-ет». И ужасное удовольствие, рвущееся из нее цветком плоти с огромными мускулистыми лепестками-языками, настолько превозмогло ее в миг огромной мучительной капитуляции, что она даже не чувствовала его «письку» или что угодно внутри или рядом, словно он съежился до точки и унесся в потоке ее незваного удовольствия.
Вернувшись в себя, она обнаружила, что задыхается под весом сырой плоти. Ее лифчик, футболка, джинсовая куртка задраны до подмышек, обнажая груди; джинсы и трусики сдернуты до лодыжек; колени раздвинуты; она так и не сняла свои черные ботинки с острыми мысками. Зад, холодный и мокрый, словно приклеился к склизкой лужице. Над плечом Лиама она увидела, что дверь даже не закрыта, и оттолкнула его с такой силой, что он скатился с кровати в предгорья мусора.
– Тебе не понравилось? – воскликнул он.
– Дверь открыта!
А, так она довольна, просто очаровательно скромна! Он послушно скакнул через всю комнату, чтобы закрыть дверь, хотя сейчас-то это уже ничего не решало и открытым было окно, откуда всего несколько минут назад она слышала голос Дэвида. А что ночь слышала от нее, спросила она себя, панически поправляя одежду, уворачиваясь от его паучьих попыток снова сплестись, от его слюнявых поцелуев и комплиментов. «Боже, ты такая красивая», – восхищался он снова и снова, словно умственно отсталый. Хотелось, чтобы он уже оделся, прикрыл бледную плоскую грудь и ярко-розовые соски. Но его ничего не смущало – сидел, скрестив ноги, на ворохе испачканных простыней, вялый член шлепал между ног, будто червь в припадке.
– Может, спустимся? – умоляла она.
– Если хочешь выпить, могу сгонять и принести нам пивка.
– Просто… а вдруг кто-то поднимется?
Дверь тогда была открыта – задним числом спасение от немыслимого унижения казалось все невероятней, будто если они и дальше будут канителить, то прошлое перепишется и их действительно увидят. Сколько еще она так будет делать – трахаться в открытую? Вот бы он уже оделся!
– Но Джима нет. Ты думаешь, он здесь? Он в опере, вместе с Тимом. Их еще долго не будет.
– Их с Тимом нет дома?
– Нет! – рассмеялся Лиам.
– Но они знают, что мы здесь?
– Мы же их гости! Нам можно. – Наконец-то он одевался, становясь все красивее по мере исчезновения голой кожи. На полпути в рубашку он прижал Сару к себе и снова запустил острый подвижный язык ей в глотку. – Ты знаешь, что я сходил по тебе с ума? – хрипло спросил он. – Целыми днями и ночами дрочил, думая о тебе. Бедняжка Мартин чуть не рехнулся.
– О боже, – неискренне рассмеялась она, выворачиваясь.
Он пытался притянуть ее руку в свои только что застегнутые штаны, но она, разыгрывая кокетство, сбежала, помчалась за дверь и по лестнице на второй этаж. С другого конца дома донесся шум голосов и музыки. Когда она устремилась туда, ее догнал Лиам, глядя на нее с успокаивающей преданностью, которую она мечтала увидеть в глазах Дэвида.
– Я перед тобой преклоняюсь, – шептал он, когда они вошли – пахнущие, всклокоченные и очевидные – на кухню.
Там пускали по кругу косяк Джоэль, Феодосия, Лилли, Рейф и пара популярных третьекурсниц, которых Сара впервые видела в компании с Джоэль. Та взглянула на Сару словно с палубы корабля, уходящего из порта навстречу далекому славному горизонту; и Сара сама увидела себя ее ровным взглядом – оставленную на причале, уменьшающуюся до точки, исчезающую.
– Так-так-так, – сказал Рейф Лиаму, – и где же вы были, мастер Кандид? Учили уроки?
– Расставлял порнуху по алфавиту. Ее так много.
– О боже, – сказал Рейф, выпуская дым. – Вы же знаете про его порнуху? Ей несть числа. Мартин рассказывал, как однажды включил, как он думал, «Восемь с половиной» Феллини, а там мужики суют друг другу кулаки в жопы.
– Не-е-е-ет! – завизжали популярные третьекурсницы, закрывая лица, рты или уши.
– Мартин горазд врать, он отлично знал, что включал, – сказала под всеобщий смех Лилли.
– Неужели я слышу свое священное имя? – произнес Мартин, появившись в дверях со двора – с волосами еще более растрепанными, чем у Лиама. – Скучали, дорогуши?
– Как раз обсуждали, какой ты извращенец.
– Ведите себя прилично. И вашу ж мать, траву-то курите на улице.
Карен не было ни с Мартином, ни где-то поблизости. Выйдя во двор, Сара попыталась ненавязчиво вглядеться во тьму в поисках Карен или Дэвида. Ее ладонь была мокрой и холодной от сжатой бутылки пива. По копчику бежали мурашки под ладонью Лиама, как будто намертво приклеенной. Она мечтала спастись от его прикосновения и в то же время переполнялась бешеной благодарностью за то, что он был барьером, щитом между ней и Джоэль, между ней и потенциальным Дэвидом. Стоило самой это осознать, как она испугалась, что он передумает, и от страха схватила его за руку, почувствовала, как он благодарно сжимает ее пальцы в ответ. Потом они уже курили в газебо с Саймоном и Эрин О’Лири, которые липли друг к другу с парализованным отчаянием любовников, настолько придавленных похотью, что они не могут ничего сделать, чтобы ее разрешить; могли бы просто пойти в дом и потрахаться в любой свободной комнате, как только что случайно вышло у Сары, но от них ускользала простота этого решения. Они сжимали друг друга чуть ли не побелевшими руками. Еще в газебо сидели Колин и Кора – Кора, поселившаяся у Пэмми, а потом переехавшая к Карен. Сара хотела спросить, где Карен, но Колин и Кора, в отличие от Саймона и Эрин, шумно сосались, терлись и лапали друг друга, безразличные к зрителям. Был там и Рейф, пошло перешучивался с Лиамом, обхватив за талию Катрину с Танцевального отделения. Все англичане до единого нашли пару вскоре после приезда, это уже никого не удивляло, уже хватило времени даже для разрывов или предательств – и только взрослые, Лиам и Мартин, держались особняком от этого танца, озадаченные, невовлеченные. «Вот же озабоченные маньяки», – сказал как-то раз Мартин. Но теперь Лиам выбрал Сару – она чувствовала, как вести распространяются во тьме, меняют ее статус, но как, она еще не поняла. А Мартин? «Мы просто тусим», – хмыкнула Карен. Сара помнила, как сидела в этом самом газебо с Джульеттой, Пэмми и Грегом Велтином: они втроем сплелись в круге радости, в котором Сара не могла оставаться, хоть ей и протягивали руки. Она машинально
