Мар, немного выглядывая из-за Паулины, чтобы посмотреть на шедшего по другую от нее сторону Виктора.
Виктор кивнул и, тоже наклонив вперед голову, ответил:
– Только потому, что он меня попросил. Подобными делами я не занимаюсь. Здесь, в асьенде, дети пользуются особыми привилегиями, из-за чего становятся жестокими и деспотичными.
– Наверное, это просто детские шалости, – сказала Паулина, дабы не оставаться в стороне.
Виктор резко остановился и взглянул на нее с такой суровостью, что она тут же пожалела о своих словах.
– Эти шалости совсем не детские. Если не привить им чувство справедливости, то жить в будущем окажется невозможно.
От пылкости его речей Паулина так и оторопела, решив: прилично это или нет, но в их беседу она больше не встрянет.
– Взрослым нелегко признать в детях подлость, – заметила Мар. – Поэтому задача родителей – следить, чтобы они не переходили грани дозволенного.
Виктор снова зашагал.
– Порой родители сами поощряют дурные поступки. Этих детей не проведешь. При малейшей неприятности они разыгрывают падучую, и им все сходит с рук. Видели когда-нибудь девятилетнего мальчика, хлеставшего стокилограммового мужчину так, что с того кожа слезла?
– Здесь? В асьенде?
– Три года назад, в бараках.
– И чем же этот человек заслужил подобное наказание?
Виктор снова пережил в памяти этот эпизод: внутри закипела кровь, бешено застучало сердце. Он вспомнил Педрито, сжимавшего в руке плеть; вспомнил стоявшего на коленях мужчину спиной к нему; вспомнил исказившееся лицо Фрисии, не допустившей сострадания.
– Имел неосторожность посмеяться над сыном хозяйки, когда тот, выходя из церкви, оступился и упал. В тот день Фрисия нарядила его, словно испанского инфанта. Он выбежал из храма, споткнулся и приземлился лицом в конский навоз. Его приступы тошноты позабавили многих. Я и сам тогда от души посмеялся. Ожидавшие второй утренней рабочие тоже оказались невольными свидетелями этой сцены, но смеяться, разумеется, не осмелились. Кроме одного: он не удержался.
– За что и поплатился, – задумчиво закончила Мар. – Никто не попытался за него заступиться?
– Дон Педро, но Фрисия была вне себя. Она не могла допустить, чтобы какой-то негр посмеялся над будущим владельцем асьенды. Пятьдесят ударов. Фрисия вручила Педрито плеть, приказала поставить виновного на колени и оголить ему спину.
– Но откуда у девятилетнего ребенка столько сил?
– Я тоже сначала не верил. Действительно: первые несколько ударов разве что оставили на коже пару царапин. Фрисию можно называть как угодно, только не глупой: заметив это, она приказала надсмотрщику остановить счет и начать с начала. А перед этим она подошла к Педрито и что-то шепнула ему на ухо. Тогда он, подойдя к виновному, встал от него сбоку. Первым же ударом изо всех сил он рассек несчастному тонкую кожу, и из раны тут же выступила кровь. К двадцати ударам на спине не осталось живого места. Еще через двадцать Педрито остановился: его вырвало. К его забрызганному кровью лицу прилипли куски кожи.
– Какой ужас, – прошептала Паулина.
Мар с Виктором заметили, как она пошатнулась, и тут же подхватили ее под руки.
– Тебе дурно? – спросила Мар.
Паулина покачала головой и за отсутствием веера обмахнулась рукой.
– Простите, – извинился он. – Кажется, я слишком погорячился с подробностями.
– Нет-нет, это все из-за жары, – поспешила оправдаться Паулина.
К лицу у нее снова прилила кровь, и они продолжили путь.
Они все еще размышляли о случившемся, когда вдруг услышали аромат апельсинов. Дойдя до рощи, Виктор оставил девушек, затерявшись среди деревьев. Паулина воспользовалась его отсутствием и заговорила с Мар. В ее голосе звучала неотложность.
– Фрисия считает, что Виктор – заговорщик и что-то вместе с неграми затевает. Она ему не доверяет. Если она так думает, то зачем привезла меня сюда? Хочет, чтобы я выведала его тайны. Если у меня получится, то она отправит дяде с тетушкой деньги, которых им не хватает на освобождение брата от службы в армии. Помоги мне, Мар.
– Ты слышала, что он только что рассказал?
– Да, я поняла, что Фрисия ему не нравится.
– И это многое говорит о нем как о человеке. Даже мне хочется устроить против нее заговор.
В это время вернулся Виктор и угостил их апельсинами.
– Прошу меня извинить, – сказала Мар, взяв теплый от солнца апельсин. – Кажется, вам есть что обсудить. А я хочу прогуляться по этой роще в одиночку. У нас такие прекрасные деревья просто не растут: от холода их листья обмораживаются, и они погибают.
Мар оставила их одних и углубилась в сад. Паулине показалось, что Виктор предпочел бы пойти с Мар, чем остаться с ней наедине. Вдохнув горячего воздуха, она нашла в себе силы завести с ним разговор, пока тот с жадностью молча поедал апельсин, будто бы вместе с Мар у него пропало всякое желание продолжать беседу.
– Что ж, – начала она, – давайте откровенно. Вы хотите на мне жениться или нет?
Виктор взглянул на нее, словно на птенца, только что вылупившегося из скорлупы и высунувшего наружу головку. Он достал из кармана жилета полотняный платок и, вытерев руки, вновь его спрятал. Затем обратился к ней.
– Этот вопрос должен был задать вам я. Я знаю, что вы с самого начала сравнивали меня с вашим погибшим супругом. Или я ошибаюсь?
Паулина не ожидала подобного ответа и, растерявшись, пробормотала что-то невнятное.
– Не спешите, – успокоил он ее. – Понимаю, что вы не нарочно, но в ваших письмах упоминаются всего три имени: Мар Альтамира, Нана и ваш муж Сантьяго. Я мог бы вам весь день рассказывать о каждом из них, чтобы продемонстрировать вам свой интерес, с которым я читал каждое ваше послание. Вот только о вас я не знаю практически ничего, разве что самое основное, и меня это огорчает.
Паулина признавала, что несколько писем посвятила Нане, и еще несколько – внутреннему миру Мар. Однако ей казалось, что про Санти она писала совсем немного, разве что упомянула о нем раз иди два. Хотя… Если подумать, то, может, и больше. Но в свое оправдание она могла сказать, что не писать о нем она не могла, поскольку он был частью ее жизни – и весьма значимой.
– Мне очень жаль, но говорить о себе, не упоминая о нем, мне кажется невозможным. Это все равно что… Как будто…
– Как будто вы – одно целое.
Паулина подняла блуждавший до тех пор по земле взгляд и посмотрела на Виктора.
– Да, – прошептала она, и губы ее растянулись в робкой улыбке, от которой она в ту же минуту оправилась. – Я никогда об этом не думала, но именно так я и чувствую.
Виктор вздохнул.
– Сдается мне, что вы пока не
