здесь ее никто не посмеет упрекнуть.
– Но, Фрисия, дорогая, Виктор прав, – ответила Урсула. – Траур должен быть одинаковым как для женщин, так и для мужчин, а сейчас смерть – дело как будто исключительно женское. Из ткани, которая уходит на одну черную юбку, можно сшить десятки лент с крепами для мужчин.
В разговор вступила Мар, задумчиво вглядываясь в черноту кофе.
– Матушка говорила, что траур парализует и живых, и мертвых.
– Мудрые слова, – замутила Урсула. – Очень мудрые. Но, честно признаться, я впервые встречаю женщину с черной лентой на руке. И я вовсе не вижу в этом ничего зазорного – отнюдь: вот бы каждая из нас, когда нас коснется траур, сумела сделать то же самое.
Фрисия переменила тему разговора: против Мар у нее была припрятана еще одна карта.
– Мне передали, что ты вчера говорила с Мансой.
Прежде чем ответить, Мар отпила немного кофе.
– Медицинская часть пустует, и мне показалось, что я могла бы быть им полезной.
– И что тебе сказал этот черный мудрец? – спросила Фрисия, на лице которой уже намечалась улыбка.
Мар сделала небольшой глоток кофе и ответила:
– Что болезни негров лечат сами негры.
Все, за исключением Виктора и Паулины, засмеялись.
– Вы ходили к нему одни, без сопровождения? – изумилась Урсула.
– Я была с Солитой.
– Кто такая Солита?
– Это ее девчонка, – пояснила Фрисия. – Я приставила ее к Мар, чтобы она всюду ее сопровождала. Только она должна была дать ей знать, что там ей находиться не полагается.
– Она меня предупреждала, – заявила Мар.
– А ты, конечно же, – парировала Фрисия, – решила по-своему. Ты должна понять, что это их мир и что тебе следует оставаться в нашем.
– К тому же, – вмешалась Урсула, – негры все лечат колдовством. Вам лучше туда не ходить.
– Возможно, если дать им образование, то они бы отказались от своих традиций, – возразила Мар и посмотрела на отца Мигеля. – Начать с маленьких.
Отец Мигель, заметив на себе вопрошающий взгляд Мар, вздрогнул.
– Но их слишком много. Уж не хотите ли вы, чтобы я взялся учить сотню детей?
– Если им нужна школа, пусть сами себе ее и построят, – бросила Фрисия. – Им никто не запрещает. Хотели свободы – они ее получили. А работают они на нас, потому как не знают, что с ней делать. Соберут четыре гроша – и давай тратить их на воскресные обновки, словно к карнавалам готовятся. А что? Они на каждую мессу наряжаются до зубов. Нет, не думают они ни о какой школе, их заботят только их шутовские наряды. А на следующий день они снова облачаются в лохмотья или идут на поля вообще полуголые. Мы что, запретим им их традиции? Ах, увольте. Хотят тратить свои реалы на сукно с шелками – пускай тратят. Вот так революция будет, представляете? В таких-то нарядах!
Снова раздался смех, и снова Виктор с Паулиной не разделили общего веселья.
– Во имя всего святого, сменим же тему, – воодушевилась Фрисия. – У нас на подходе две свадьбы. Когда наши молодые хотят их отпраздновать?
– Чем скорее, тем лучше, – ответил Гильермо, взглянув на сидевшую слева Росалию. – Если, конечно, Росалия согласна.
– Согласна. – Она улыбнулась и с наигранной стыдливостью потупилась.
– Я могу поженить вас хоть завтра, – вступил в разговор отец Мигель. – Но, возможно, вы хотите отметить вашу свадьбу с размахом. В таком случае лучше назначить церемонию на следующее воскресенье, а завтрашнюю службу мы посвятим душе доньи Аны.
В честь усопшей последовала минута молчания, после чего отец Мигель обратился к Виктору с Паулиной с тем же вопросом.
Фрисия была первой.
– Что-то мне подсказывает, что эти двое сначала хотят друг друга получше узнать, прежде чем решиться на такой шаг. Или я ошибаюсь?
Паулина натужно улыбнулась.
– Так, наверное, будет правильней. За… Зачем спешить?
– Конечно-конечно, – согласилась Фрисия. – Виктор, что скажете?
Но он молчал, и Паулина перевела взгляд на него.
– Мы поженимся, когда Паулина будет готова, – сказал наконец он.
– Почему бы вам не прогуляться по апельсиновой роще? – предложила Фрисия. – Она совсем вон скисла, впрочем, как и вы.
Гильермо в голос расхохотался, глубоко про себя радуясь, что невеста ему досталась не как Виктору: красавица, да слишком уж пресная и настолько забитая, что и беседы поддержать не могла. Вслед за Гильермо рассмеялась и Росалия.
Мар заметила, как сверкнули глаза Виктора. Поднявшись, он подошел к Паулине и оперся руками о ее с Мар кресла.
– Составите мне компанию для прогулки по апельсиновому саду? – обратился он к ним обеим.
Паулина встала. Мар продолжала сидеть.
– Но, Виктор, – возмутилась Фрисия, силясь оставаться любезной. – Разве вам одной мало?
– Я настаиваю, – произнес он, не убирая руки с кресла Мар.
Она заметила возле своего плеча его загорелую, правильной формы руку с длинными пальцами. На безымянном был золотой перстень с темным камнем, напоминавшим каплю моря. Если он правша, то именно этой рукой он подносил к уху сахар, чтобы проверить его на слух. Указательным и большим пальцами он тер кристаллы, определяя степень их готовности. Мастера сахароварения благодаря таланту и интуиции видели то, что было сокрыто от других. В их способности чувствовать им не было равных. «Люди, окутанные внеземным ореолом», – так говорилось про них в книге о сахарных плантациях, которую приобрел отец, решившись на переезд.
– Пожалуйста, пойдем, – взмолилась Паулина, которая еще не хотела оставаться с Виктором наедине.
– По-моему, это бестактно, – прошептала Мар.
– Разумеется, бестактно, – подчеркнула Фрисия. – Где двое молятся, сатане не место.
Глава 21
Протоптанной дорожкой они вышли к задней части дома, где росли цитрусовые деревья, снабжавшие асьенду апельсинами. Было жарко, и не привыкшая к вееру Паулина оставила его на столе.
Шедшая справа от нее Мар выглядела скованной, словно ей не хотелось здесь находиться, но Виктор так настаивал на своем, что отказаться она не смогла. Слева от нее, скрестив за спиной руки, с затемненным от надвинутой на глаза пальмовой шляпы взглядом шел Виктор. На нем был светлый костюм с высокими сапогами, как и полагалось сеньорам, занимавшим в асьенде самое высокое положение. Шедшая между ними Паулина мысленно благодарила присутствие Мар, однако ее огорчало, что Виктор так добивался ее компании. Судя по всему, оставаться с нею наедине он не хотел.
От зародившегося страха екнуло сердце: что, если ее нареченный откажется на ней жениться? Возможно, она не соответствовала его ожиданиям, а может – и эта мысль приводила ее в отчаяние – его так впечатлила Мар, что он потерял к ней всякий интерес и желание лучше ее узнать.
– Отец Мигель говорил, что во время его отсутствия занятия в школе проводили вы, – нарушила молчание
