угодила пулька, посланная мною из берданки, из той берданки, которая еще в прошлом году меня столкнула с лаза на Запербовской овсяной полянке. На этот раз она мне сделала премилое одолжение — не осмеяла перед стариками.
СЛУЧАЙ В ЮГОЗЕРСКОМ ЛЕСУ
До позднего вечера я дожидался старого охотника Сергея Панфиловича Умрихина в его лесной избушке. Он явился с охоты с наступлением темноты усталый, но веселый, с лукавым прищуром глаз. За ним вбежали две лохматые собачонки. Сергей им приказал:
— Коротышка, под лавку, Нерпа, за гобец.
Собаки послушались его, быстро юркнули на свои места и улеглись на подстилку. Сергей Панфилович снял с себя немудреное охотничье снаряжение, подал мне руку:
— Сват-брат, вовремя явился. Лес пушнинным запашком пополнился.
Во время чаепития в избушку зашел его дружок, Степан Козлов. Одет Козлов был в накидку из овчин, на ногах пимы, на руках рукавицы из овечьей шерсти. До войны Степан был силен и задорист на охоте, да норовист к людям. С полей сражения из-под Сталинграда пришел, исполосованный немецкими фаустными осколками. Но крепок и сейчас Степан. Охотничья у него закалка. На ногах стойко держится. Огрубел в лесу, лицо заскорузлое — морозом схвачено, глаза с черной изюминкой, кажется, что улыбаются.
Зашел, ружье снял, на дерюгу куницу положил, зайца из рюкзака вынул, стал шкуру снимать:
— Сейчас мы ужин из тебя, друг ситный, сготовим, — не то к зайцу, не то к нам обращаясь, заговорил Степан. — Погода нынче поземистая, валунов много, собаке работать трудно.
Рядом с ним собака взвизгнула, будто щи пролила.
— Ась, Рыдай, в куток.
Рыдай скрылся. Степан к нам обратился:
— Как на завтра будем планы строить? А, Сергей Панфилович?
Старик в затылке поковырялся, носом шмыгнул, бойко чихнул, промолвил:
— Пойдем вместе до Варваркиных ключей, а там разойдемся по уремам. Сходиться, сват-брат, будем в паужну у малого Бабкиного овражка. Там под елкой походный шалаш устроен — сам рубил.
Но утром, выйдя на волю из избушки, старик передумал:
— Плохая приметина. Флейтового насвиста нет, малиновый щур не поет. Дятел дробит глухо. Метель будет. Так что ты, Степка, пойдешь к Гавдинским суземам, а мы, — Сергей Панфилович указал на меня, — пойдем, сват-брат, к Сотниковским ямам.
Так утром мы разминулись со Степаном в ближней лесной уреме. Я видел, как, отойдя от нас шагов двадцать, Степан повернулся, рукой помахал, улыбочку сделал и тут же скатился на лыжах в распад ручья.
Первое время и мы с Сергеем Панфиловичем шли молча. Шли по густому лесу, через овраги и кручи. Пересекли небольшое болото, а когда вклинились в крутые сопки, где росли высоченные ели да краснотельные сосны, старик остановился:
— Глянь, сват-брат, какой зверюга протопал… Ого… многоважный.
Я внимательно осмотрел стежку следов и не понял, чьи это следы. Старик, видя мое замешательство, пояснил:
— Коль увидишь след блинами да в ходу растяжка — знай, это прошла матерая рысь-самец. Он, сват-брат, немного по земле ходит, норовит по лесинам выпрыгивать. Заберется в кроны, сидит, прислушивается, вынюхивается, а потом и пойдет, коль жертву заметит. Ему, сват-брат, жранья одного надо уйму. Ежедневно подай зайца, а то и пару слопает.
По этому следу мы не пошли, а свернули влево. Потом перелезли через два небольших увала, прошли около километра густым чапыжником и спустились на дно оврага. Тут Умрихин отдал сворки, и собаки мигом исчезли из наших глаз, а вскоре недалеко раздался их пронзительный вой.
— Это Коротышка завыла, — сказал Умрихин, разглядывая вершинки леса, — но я ей не верю — обманом занимается. Повременим, сват-брат. У Нерпы голос верный. Как заговорит она, идешь смело и будет без промаха.
И действительно, когда бойким, с трескоточком голосом загомонила Нерпа, старик ожил, глаза заблестели, стал круче поворачиваться, улыбочка на лице появилась. Сергей Панфилович, ловко лавируя между лесин, стал спускаться с сопки в лощину. Когда мы приблизились к собачьему лаю, Умрихин мне рукой подал знак, чтоб я остановился, а сам пошел в обход. Я стоял, видел собак, слышал, как Нерпа зубами грызла мерзлую кору у ели и с рывками скулила и звонко лаяла. На кого она лаяла, я так и не увидел, а, как услышал выстрел, пошел к Умрихину. Сергей Панфилович гладил в руках кунью шерстку.
Собачий лай после выстрела прекратился, и уже снова услышали его часа через два. Мы пересекли небольшое озерко, вышли на второй берег. Старик круто повернулся, поманил меня рукой.
— Погляди-ка, сват-брат, как она, прорва, красиво идет.
Тут я увидел, как стройно и круто от собачьего гона удирала рысь. Шея у нее была белая, точно выпачкана снегом, на щеке отвисал черной космой бак, хвост, что обрубок, вытянут. У рыси была широкая, прямая пятнистая спина, ровные поджарые бока, а ноги были сплошь усеяны рыже-бурыми яблоками. Красива, на бегу стройна.
Более двух часов собаки гоняли рысь. Сначала она шла по низовьям, а как почувствовала настиг собак, взметнулась в кроны и притаилась. Но собаки и тут ее достали. Она, усталая, бойко зашагала по лесинам, все время поуркивая по-кошачьи сердито. От рысиного бега с лесин падал снег, летели шишки, сучья.
— Довольно! — сказал и выругался Сергей Панфилович. — Так каналья будет водить не одни сутки и все зря — не убьешь. Надо, сват-брат, к ночлегу выходить. Лес-то, сват-брат, зашумел — домой посылает.
Умрихин вынул из левого ствола патрон, приложил ствол к губам, понатужился. Раздался громкий звук, что поет рожок. На него прибежали собаки. Мы еще постояли с минуту и направились к условленному месту встречи со Степаном. Когда мы подошли туда, Козлова не было.
Ветер усиливался. Сначала мелко покачивались, позванивая иглой, елки и сосны, а потом бойко зашумели, что застонали. Начиналась поземка. В густом лесу она улавливалась только в прогалинах да на просеке. Среди кондового леса она пряталась. О себе давала знать только перезвоном снега, когда с лесин головные уборы зимы валились.
— Что, сват-брат, — обратился ко мне Умрихин, — Степан-то, может, уж к избушке подходит. Пойдем-ка и мы на ночлег.
Когда мы пришли в лесную избушку, Козлова и тут не было. Мы развели в каменке огонь, подвесили на таганцы два котелка с ключевой водой и в ожидании чаепития улеглись на нары. Собаки уже спали. Усталость все же сказалась. Сергей Панфилович быстро захрапел, сидя на стульчике, головой упершись в стену, а я лег на настил и тоже заснул. Спали мы крепко. Чайники давно вскипели, огонь в каменке стал потухать, а мы все еще с Умрихиным разные сны разглядывали. Проснулись, как по уговору, вместе. Поглядели друг на
