механизмов, что действовали под ячеистой поверхностью Станции, и он ясно вспомнил слова, которые услышал от матери в день своей помолвки.
«Чем выше взбираешься, Григор, тем более долгим будет падение. Не надо ради них ломать себя».
Глядя в глаза дочери, отец понял, что ради нее готов сломать все, что в нем есть. Что угодно. Все, лишь бы защитить ее, – лишь бы Дом, которому она принадлежит, сохранял свое положение, оставался сильным и надежным.
Так он и перестал задумываться и начал принимать вещи такими, какие они есть.
– Пора спать, Мирей.
* * *
Пятнадцать лет спустя Мирей Ашади-Отклэр проснулась в своей заметно изменившейся спальне.
Со стен исчезли детские рисунки с рыцарями и боевыми жеребцами, их заменили бесчисленные медали и кубки. Полки заставлены книгами – множеством томов в тусклых скучных обложках, посвященных вооруженным схваткам, Войне и тактике верховой езды. Среди них сохранилась лишь одна яркая детская книга – тонкая, зачитанная, она стояла на краю полки и на ее обложке были нарисованы рыцарь и сияющий боевой жеребец.
Мирей вскочила с постели и потянулась, отбросив за спину волну гладких волос – обременительных, но необходимых, – и позвонила, вызывая горничных. Хлопоча вокруг с щетками, пудреницами и флаконами духов, они одели Мирей: лиф цвета слоновой кости, бледно-зеленые юбки с золотой отделкой. Заметив, что одна из горничных странно укладывает ей волосы, Мирей подняла бровь:
– Что ты делаешь?
Горничная выронила прядь и потупилась.
– Простите, миледи, просто я подумала… Я изучала модные прически, и мне показалось, одна из них могла бы подойти вам…
– Может, в менее знатном Доме, где ты прежде служила, это считалось нормой, – отчетливо произнесла Мирей, – но в Доме Отклэров не потакают капризам моды. Утром волосы леди должны быть заплетены в косу, и точка.
Горничная низко поклонилась, и в волосы Мирей без промедления были вплетены самые зеленые из трав и бархатцы, только что срезанные в саду у особняка. Пока горничные причесывали ее, она посматривала на свой виз, ожидая какого-нибудь сигнала. Но так и не дождавшись, она фыркнула и вскочила на ноги.
– Довольно. Подавайте завтрак.
Горничные бросились выполнять распоряжение, а она проследовала по коридору в утреннюю столовую. Ее мать и бабушка сидели за столом перед тарелками с искусно поджаренными перепелиными яйцами и семгой-пашот, – похожие со своими пышными высокими прическами и драгоценностями, словно отражения в зеркале. Аромат лимонного крема возбуждал аппетит, но Мирей не могла не заметить, какое ледяное молчание воцарилось в столовой в тот момент, когда она вошла. У нее тревожно екнуло сердце, но она не подала и виду – Отклэрам это не пристало.
– Мама, – поклонилась она, – бабушка. Хорошо ли вам спалось?
– Вполне. – Бабушка пригубила чай. Несмотря на серебристую седину волос, она держалась властно, как королева.
– А тебе, мама?
– Отлично, да, – отмахнулась та.
Повисло молчание, никто из них не интересовался, как спала Мирей, не увещевал ее есть как следует, ей вообще ничего не говорили, – впрочем, как всегда. Мирей села перед поставленной лакеем тарелкой с ее завтраком и решила, что обе женщины отмалчиваются по очевидной причине: из-за девчонки Литруа на банкете.
– Ее наверняка арестуют, – попыталась завязать разговор Мирей, поедая яичницу. Ей никто не ответил. Но она не сдавалась: – Король ни за что не допустит такой дерзости…
– Умолкни, Мирей, – мать оборвала ее голосом, в котором сочетались титан и соль. Мирей с трудом сдержала подступающую к лицу краску стыда – ее обжигало осознание того, что мать все еще считает ее ребенком, неспособным внести вклад в жизнь Дома. Девятнадцать лет – это не глупые восемнадцать недавней выпускницы академии, которую распирает от бравады. Помимо верховой езды, Мирей поставила перед собой цель изучить право и юрисдикцию, занималась по ночам, жгла до рассвета голосвечи у себя в спальне, и понимала, что эта прямая угроза их Дому несомненно должна быть квалифицирована как клевета, диффамация…
– Как там звали этого мальчика – того, с которым ты говорила? – спросила бабушка. – Из Вельрейдов?
Их отношения не ограничивались только разговорами, но Мирей не осмелилась бы афишировать их, тем более в присутствии старших родственников – меньше всего в воскресенье ей хотелось, чтобы ее всем Домом потащили в клинику, убеждаться, что она не беременна. Усилием воли она сдержалась, чтобы не бросить взгляд на по-прежнему молчащий виз на своем запястье. Он не выходил с ней на связь уже четыре дня, с самого банкета.
– Ракс Истра-Вельрейд.
– Ах да. Он сделал себе имя на ристалище. Жаль только, что он «жидкая кровь», иначе мы охотнее рассматривали бы его как пару для тебя.
– Закончить академию в столь юном возрасте, как он, – немалое достижение, – высказалась, хоть и не споря с бабушкой, ее мать и добавила сахар в свою третью чашку чая. – Я ожидала, что и Мирей станет выпускницей намного раньше, но…
Недосказанные слова были уксусом, а Мирей открытой раной. Разумеется, недостаточно, что она закончила академию на год раньше сверстников, да еще лучшей на курсе: совершенство, двигающееся по накатанной дороге, новых путей не создает. Родные ждали от нее не совершенства, а чего-то выдающегося и уникального, но в этом она не преуспела. А вот Ракс – напротив.
– Я слышала, он нацелен победить в Кубке Сверхновой, – заметила бабушка. – Если так, полагаю, нам следует задуматься об устройстве брака Мирей и одного из его более высокородных кузенов. Наш Дом укрепил бы свои позиции, породнившись с победителем.
Мирей скомкала салфетку, расстеленную на коленях. Кузены Ракса – это не Ракс.
– Разумеется, они согласятся, – кивнула мать. Бабушка негромко рассмеялась, что случалось редко.
– Хотела бы я посмотреть на Дом, который не согласится на предложение брака, исходящее от нас, Равенна.
Ее смех внезапно перешел в кашель, мать и Мирей привстали.
– Что с тобой, бабушка? В больницу…
– К чертям больницу. – Бабушка выпрямилась, на ее платке алели пятна крови. – Я и без того провела там слишком много времени, а как, скажите на милость, мне в качестве герцогини-регента оставаться в курсе дел Дома, если я нахожусь вне Дома?
Мирей знала, что на самом деле имела в виду бабушка: под «делами Дома» подразумевались последствия угрозы той бродяжки Литруа, с ее изрытым оспой лицом и гигантским самомнением. Мирей как наяву видела ее перед собой – с застывшим в ледяных глазах вызывающим вопросом («считаешь себя рыцарем?»), с прямой спиной – неужели мало было внезапной смерти герцога от сердечного приступа четыре месяца назад? Они едва оправились от горя… Какое право эта девчонка имела так расстраивать ее семью? Все, что
