к первому поединку.
Линии всех финалов в моей жизни были безжалостно проведены кинжалами: один вонзился в спину моего отца. Другой перерезал горло моей матери. Третий угодил мне в ключицу. В прошлый раз через этот турнирный зал я шла с кровью на руках и токсичным адреналином в каждой жиле. В то время я была слабее, хуже владела собой. Скорее костлявой, чем мускулистой. А теперь каждый палец у меня на руке такой твердый, что можно порезаться.
Я стала кинжалом.
Турнирный зал – это безмолвный мрамор и безмолвные фонари в форме ангелов. В этом отношении ничего не изменилось. Прошло всего четыре месяца, а кажется, будто сто. Я больше не помню предсмертных слов ни моего отца, ни моей матери. Но помню имена, цифры и категории. Помню довоенные книги и послевоенные голограммы, покрывающие толстым слоем мой стол из белого тюльпанного дерева и пространство над ним, а еще голосвечи, горящие всю ночь.
Разрушитель Небес – класс «Фрегат», модификация А3.
Боевой жеребец моего противника – класс «Дредноут», модификация А453–171.
Стяг развевается над их ангаром, на нем шестиногий черный конь на зеленом поле. Дом Солундов – той рыжей девушки, которая улыбнулась мне на банкете. Люди толпятся у двери ее декон-камеры, ждут ее с цветами и блокнотами для автографов. На миг я вижу копну почти белых волос, возвышающуюся над толпой, но она тут же исчезает. Бессмысленно. Нет времени сейчас думать о нем, ведь он не более чем ступенька лестницы на пути к цели.
Над моим ангаром, к которому я приближаюсь с противоположной стороны зала, реет серебристо-голубой стяг с кроликом, вокруг ни души. Ну, не совсем так – один фанат у меня все же есть. Дравик, улыбаясь, ждет меня с открытым визом.
– Твой противник – Ятрис дель Солунд, дочь лорда Йонина дель Солунда. Она сильна в…
– …ближних бросках, поэтому я должна быть предельно осторожна, подпуская ее к своей зоне поражения. Она более удачно действует во втором раунде, – заметив редкое на лице Дравика выражение удивления, я добавляю: – Я изучала фанатскую базу данных.
– Очевидно. – Он берет себя в руки. – Только учти, что фанаты – это критики, а не наездники, потому самого главного они обычно не улавливают.
Я оглядываюсь по сторонам.
– А где мои механики?
– Приходили и уже ушли. Твой боевой жеребец готов и ждет.
– Странно, что за эти два месяца я ни разу с ними не встретилась, – задумчиво говорю я. – Ни здесь, ни в бункере.
Дравик лишь терпеливо улыбается.
– Просто они очень хорошо знают свое дело. Видела по пути сюда сэра Истра-Вельрейда? Он был в толпе поклонников Солунд.
– Так это он, – бурчу я.
– Кажется, он решил, что шляпы будет достаточно, чтобы замаскировать его до нелепости огромный рост.
– Я же говорила, умом он не блещет.
– Зато предан делу.
Я хмурюсь:
– Проблем с ним не возникнет, Дравик. Уверяю вас.
Принц никак не дает понять, верит ли он мне. Пауза, повисшая между нами, затягивается.
– Кто-нибудь из них?.. – спрашиваю я, уже зная ответ. Тренируясь до седьмого пота, я пользовалась каждой свободной минутой, чтобы смотреть новости, ища покаянные лица Отклэров, признавших свою вину. Дравик качает головой. Никто. У меня не получается даже изобразить смех. – Ты надеялась, что будет иначе, – говорит Дравик.
– А вы – нет?
Легкая улыбка возвращается на лицо принца.
– О, Синали, боюсь, это тело совсем забыло, что такое надежда.
Крестик матери давит мне на шею под костюмом. Если что-нибудь случится…
Я снимаю подвеску и отдаю ее Дравику.
– Сохраните это для меня. – С раздражением замечаю, как трясутся мои пальцы. Принц медленно протягивает руку к подвеске и прячет ее в карман жилета. – Если я умру, положите ее на урну моей матери. Склеп Дельта‑6, ряд 38.
– Синали…
– Старик, ты сделаешь это? – настойчивее повторяю я.
Пауза затягивается. По турнирному залу разносится сигнал пятнадцатиминутной готовности, и принц кивает:
– Знаешь, этот костюм на тебе выглядит лучше, чем когда-то смотрелся на мне.
Его трость негромко отстукивает ритм шагов. Никаких обещаний, только уверенность. Он убежден, что я справлюсь. Он видит то, чего нет. Он безумен. Но на этот раз мне хочется верить в его безумие.
Я поворачиваюсь к воротам ангара. Корчащийся враг в переплетении щупалец и доблестный святой Джош смотрят на меня с барельефа из синтетического мрамора, и я смотрю на обоих.
Что бы ни случилось, начиная с этого момента…
«вперед».
20. Ляцеро
Laсerō ~āre ~āuī ~ātum, перех.
1. рвать, терзать
Пятилетняя девочка с большими синими глазами, заботливо укрытая в пуховой постели, посмотрела на отца поверх одеяла и задала самый важный вопрос:
– Папа, а кто-нибудь хоть раз видел врага?
Ее отец расправил складки одеяла и улыбнулся, вокруг его добрых темных глаз разбежались морщинки.
– Последние люди, которые видели его, давным-давно умерли, милая.
Девочка, на прошлой неделе узнавшая, что такое смерть, благодаря на редкость неудачливому карпу кои, серьезно кивнула. Ее отец отложил книгу, которую читал ей перед сном, и приглушил свет голосвечи до едва заметного мерцания.
– Но у нас еще остались его изображения. Знаешь ворота ангара в турнирном зале и главные ворота королевского дворца?
Девочка снова кивнула, вспомнив мрамор, резьбу и человека с копьем верхом на коне.
– Много-много страшных змей. И рыцарь Джош.
– Он святой, Мирей.
– Да? Значит, не такой, как рыцарь?
– Совсем чуть-чуть, – отец с улыбкой обвел взглядом стены комнаты девочки, где повсюду были развешаны рисунки боевых жеребцов и наездников в геройских позах. – Святой – это… это как рыцарь Бога.
– А-а, ясно, – ненадолго задумавшись, девочка надувает губы. – А разве Бога надо защищать?
– Иногда.
– От чего?
На этот раз задумался ее отец – о мраморных воротах и резьбе, покрывающей их. О заводах, где производят боевых жеребцов, о серебристом геле в их седлах, о необычном боевом жеребце короля – величественном золотом Адском Бегуне. На нем выезжали редко, только против тех, кого король считал сильнейшими из благородных, но наездники Адского Бегуна менялись каждые несколько лет, и ими всегда были одаренные дети в возрасте чуть старше его дочери.
Обо всем этом отец раньше не думал, но с тех пор, как женился на одной из Отклэров, у него было больше вопросов о верховой езде, чем находилось ответов. До брака он был не более чем юнцом, с замиранием сердца следил за каждым турниром. Но теперь искать ответы начала его дочь, которая наследовала кровь и корни, уходящие глубоко в историю влиятельной семьи, посвященной в тайны мира,
