горящий лес, и образ первобытного существа, объятого пламенем, не дает Уиллу покоя всю оставшуюся ночь и последующие четыре дня – ровно столько времени уходит, чтобы дочитать книгу.
Давно литература не производила на него такого впечатления… Даже прерываясь на рыбалку, Уилл все равно мыслями остается внутри книги. Или она – внутри него… Доходит до того, что Уилл ни капли не удивился бы, если бы Шардик, окутанный клубами дыма, выскочил из кленов напротив и окунулся в ту самую речку, которую он переходит вброд.
Планируя поездку, он думал, что вечерами будет маяться со скуки, потому что Мэнди станет сидеть над книжками. Однако благодаря Ричарду Адамсу проблема решается сама собой.
Тот давний случай, когда пятнадцать лет назад они с отцом встретили медведя, Уиллу не вспоминается. Странное дело, но мысли о нем его совершенно не тревожат. Лишь изредка, пока он читает роман, смутные отголоски мелькают в голове – и тут же тонут в перипетиях сюжета.
Съезжая из домика, он заберет книгу с собой, чего прежде себе никогда не позволял. Следующие десять лет потрепанный томик будет сопровождать его во всех поездках. Уилл станет перечитывать роман в самолетах, поездах и на паромах; при свете костров, тусклых лампочек и фонариков. Со временем корешок расклеится, и книгу придется обвязать толстой резинкой. Однажды, когда Уилл будет вести группу рекламных менеджеров по Френч-Крик в Айдахо (неподалеку от тех мест, где вырос Карсон), резинка лопнет и страницы подхватит налетевший ветер. Некоторые удастся найти, но большая их часть попадет в ручей, где будет плавать в воде среди форели с пустыми золотыми глазами.
5
Лишь здесь, в сгорании древесной щепы, родится сила,
Что приведет в движение весь мир.
Джеймс Огин. Пиромантия
В возрасте тридцати пяти лет, в феврале, Уилл сляжет с необычайно тяжелым приступом гриппа. Заразится он из-за того, что пропустит ежегодную вакцинацию, причем безо всякого на то повода. Он будет занят: дела в компании пойдут лучше, чем он рассчитывал; Дана, их старшая с Мэнди дочь, начнет ходить в детский садик, где родителей активно вовлекают в учебный процесс; Флора, младшая, отберет у сестры звание самого капризного ребенка на свете; Мэнди после долгого декрета наконец устроится в юридическую фирму в Уилтвике и с головой погрузится в работу, а Уилл, чтобы освободить время для супруги, постарается взять на себя часть обязанностей по дому. Он не забудет про прививку (обычно Уилл ставит их каждый год), но осенью пойдут слухи о том, что вирус будет не слишком опасным, поэтому, не выкроив минутку, он просто махнет рукой. Свою ошибку он осознает лишь потом, когда его одолеет болезнь.
Все начинается с того, что Уилл сидит в своем кабинете и листает мемуары про рыбалку нахлыстом в Катскиллзе (эту книгу давным-давно опубликовал один мамин коллега; он прислал Уиллу авторский экземпляр с автографом и дарственной надписью, но тот так и не успел ее прочитать). В комнате отчего-то слишком душно. Наверное, Мэнди опять перенастроила термостат – она вечно жалуется, что дома чересчур низкая температура. Голова непривычно легкая: так бывает, когда голоден и в крови падает сахар. Заложив пальцем нужную страницу, Уилл встает, но его начинает трясти. Сперва руки и ноги дрожат, потом их сводит судорогой, будто в припадке. Зубы стучат так сильно, что все плывет перед глазами. Он роняет книгу, та падает на пол. На шум заглядывает Мэнди – она как раз идет к себе в кабинет.
– Эй, у тебя все нормально? – спрашивает она.
– Гриппом заболел, – хочет сказать Уилл, потому что догадался, в чем дело, но ему удается выдавить лишь стучащее «г-г-г».
Мэнди понимает его без слов.
– Господи, ты заболел?!
Он с трудом кивает. Она щупает ему лоб.
– Да ты весь горишь! Ложись. Сейчас принесу лекарства.
Всю следующую неделю Уилл лежит на диване в своем кабинете. Почти все время он спит, и это хорошо, потому что чувствует он себя ужасно. Каждая мышца в теле ноет так, будто его избили. Если приходится вставать в туалет, руки и ноги, налитые свинцом, не слушаются. Когда он кашляет, грудь словно режут острым ножом, а в висках стучит. Хуже всего лихорадка. Температура моментально поднимается до опасной отметки в сорок градусов и лишь немного спадает после очередной таблетки аспирина. На второй день Мэнди, не вытерпев, звонит врачу, и тот дает ей инструкции (которые и так уже выполняются). Врач говорит, что, если температура будет держаться всю ночь, Уилла надо отвезти в больницу. Впрочем, один полезный совет Мэнди все же от него получила: наполнив ванну холодной водой, она высыпает туда лед из морозилки, силком поднимает Уилла с постели, ведет его в ванную и раздевает. От него так и пышет жаром. Мэнди запихивает Уилла в ледяную воду, а их дочери с изумлением подглядывают из-за дверей.
Для Уилла все происходит так, будто он наблюдает за сценой со стороны, а то и вовсе по телевизору. Вот он наклоняется вперед, а Мэнди детской игрушкой зачерпывает холодную воду и выливает ему на загривок. Вода чуть слышно плещется, словно громкость телевизора уменьшили до нуля. Кубики льда бьются о ноги и спину, вызывая легкую дрожь. Вскоре Уилл сознает, что вода, которую жена льет на плечи, приятно холодит кожу, но жар бушует внутри с такой силой, что легче не становится. Как ни странно, на ум приходят строчки из давно забытого стихотворения о человеке, сгорающем в пламени; его сжигает дар, которого он не просил и получил против воли. Кто же его написал: отец или Карсон? Или кто-то другой?..
Ванная комната и Мэнди сменяются другими кадрами, будто кто-то переключил канал. На экране возникают тротуар перед домом и дорога. Стоит ночь, светит лишь зеленый фонарь неподалеку. Та самая лампа мистера Тумнуса… Деревья почти облетели, значит, нынче осень. На краю светлого круга от фонаря стоят двое, обратившись лицом к дороге и лесу. Один держит дао, изогнутый корейский меч, взявшись за рукоять двумя руками. У второго – цян, китайское копье. Знакомая сцена, но все не так, как прежде. Отец и Уилл выглядят намного старше: как сейчас, а не двадцать три года назад. Отец похудел, слегка ссутулился; борода и волосы покрылись сединой. На Уилле белая футболка и серые штаны, в которых он обычно спит. Да и лес напротив совсем другой: клены и дубы больше похожи на детские каракули, словно кто-то нарисовал
