прошептал маленький котик, — и поздравляю тебя от всего сердца. Для старого ворона ты выглядишь очень элегантно.
Яков сильно взмахнул своими новыми крыльями и закаркал в восторге:
— Ур-р-р-а-а! У меня ничего больше не болит! Я чувствую себя вылупившимся из яйца!
А Заморочит и Тирания застывшим взглядом уперлись в ворона. Их головы были чересчур затуманены, чтобы понять, что случилось.
— К-как эт-то возможно? Про-мах? Ошиб-ка? Ошибка… Странная птица… все глупости? Значит… все неверно!
— Тетушка-решетушка, — прохихикал колдун. — Все в твоей голове просеялось, а царит там трам-тара-рам. — Он икнул. — Никуда ты не годишься, бедная старушенция! Сейчас я тебе покажу, — он снова икнул, — как это делает профессионал, гляди, учись!
Он налил себе еще полный стакан пунша, разом опрокинул его себе в глотку и протараторил:
Пунш из пуншей, милый мой,
Ты котенка успокой!
Пусть здоровеет, пусть хорошеет!
Пусть мурлычет и поет!
Пусть им любуется народ!
Мориц, который до этой минуты чувствовал, что умирает, так ему было плохо, и был не в силах произнести ни звука, вдруг ощутил, что его убогое толстое тельце подтянулось, выросло, и он превратился в мускулистого кота-красавца. Шкурка его перестала быть нелепо пятнистой, а стала белоснежной и шелковистой, а усы его оказали бы честь даже тигру.
Он откашлялся и произнес голосом таким глубоким и чистым, что сам пришел в неописуемый восторг:
— Яков, дорогой друг, как ты меня находишь?
Ворон подмигнул ему одним глазом и прокаркал:
— Высший класс, Мориц, ты просто пугаешь своим великолепием. Ты выглядишь точь-в-точь, как всегда мечтал.
— Знаешь что, Яков, — задумчиво сказал кот и погладил лапой усы, — пожалуй, тебе теперь снова следует называть меня Мяурицио ди Мяуро. Это имя мне больше подходит, верно? Послушай! — Он набрал воздух в легкие и сладко запел: — О sole mio…
— Тс-с, — одернул его Яков. — Осторожно!
Без четверти полночь
Но колдун и ведьма, к счастью, ничего не слышали, потому что между ними разгорелся страшный скандал. Крича как бешеные и ругаясь на чем свет стоит, каждый из них обвинял другого в том, что тот допустил ошибку.
— Ты считаешь себя профессионалом, — не своим голосом орала Тирания, — ну и смех! Ха-ха-ха! Да ты ничтожный, — она икнула, — просто комичный неумеха!
— Да что ты себе позволяешь! — взревел Заморочит. — Ты, старая дилетантка, ставишь под сомнение мою фес… мою проф… мою профессиональную честь!
— Пошли, котик, — прошептал Яков. — Я думаю, нам лучше исчезнуть. Они в конце концов сообразят, что случилось, и это может для нас плохо кончиться.
— А мне так хотелось бы посмотреть, каков будет конец, — промяукал кот.
— К сожалению, красота тебе не прибавила ума, — ответил ворон. — Впрочем, певцу он и не нужен. Пошли, да побыстрее, слышишь!
И пока колдун и ведьма продолжали еще ссориться, котик и ворон незаметно выбрались через разбитое окно из лаборатории.
От пунша желаний осталась капелька на дне сосуда. Тетя и племянник были уже мертвецки пьяные, и, как это бывает в таких случаях у людей со злым характером, они все с большей ненавистью ругали друг друга.
О котике и вороне они забыли и, к счастью, не заметили их исчезновения. Мысль о том, что что-то могло уничтожить обратное действие заклинания, им по-прежнему в голову еще не приходила. Вместо этого каждый из них решил отомстить другому, используя жалкий остаток пунша. Оба хотели пожелать друг другу худшее, что только возможно, — старость, уродство и смертельные болезни хотели они друг другу наколдовать. Поэтому они нацедили себе еще в стаканы пунша и чуть ли не хором прокричали один и тот же стишок:
Пунш из пуншей, тебя я заклинаю,
Здоровья, счастья и радости желаю,
Обновления души и большой доброты!
А кому — ты знаешь сам.
Пусть все делят пополам!
И вдруг в полном недоумении увидели, что сидят друг против друга — молодые и красивые, как принц и принцесса из сказки.
Без десяти полночь
Тирания, лишившись дара речи, ощупывала свою стройную фигурку (ее желтое, цвета серы, вечернее платье висело теперь на ней, как на вешалке), а Заморочит погладил себя по голове и воскликнул:
— Черт возьми, что это покрыло мою голову? — Он икнул. — Оля-ля-ля! Что за чудесные ку… куку… кудри! Подайте мне скорее зерка… гребе… Я хотел сказать… зеркало и гребешок… Чтобы я мог…
И в самом деле, его гладкая, как коленка, голова оказалась покрыта буйной черной шевелюрой. А у тети золотистые волосы ниспадали на плечи, как у Лорелеи, а когда она коснулась рукой своего морщинистого лица, то завопила:
— Моя кожа, — она икнула, — гладкая, как задница младенца!
Тут они оба умолкли и с любовью улыбнулись друг другу, словно видятся впервые (в этом образе так дело и обстояло).
Хотя пунш желаний их обоих полностью изменил, — конечно, совсем не так, как они хотели, — но в одном отношении ничего не изменилось и даже только усилилось — в опьянении. Нет такого колдовства, которое могло бы снять свое собственное действие, — этого не бывает.
— Красавчик, — пролепетала тетя, — ты прекрасен, как невинное дитя. Но мне кажется, — она снова икнула, — ты почему-то двоишься у меня в глазах.
— Ничего не говори, блаженное создание, — лепетал племянник, — ты для меня фата-моргана, от тебя исходит нимб, а может, даже два. Во всяком случае, я преклоняюсь перед тобой, любимейшая тетусенька. Я потрясен до глубины души. — Он икнул. — Знаешь, у меня так легко на сердце. Сверх всякой меры радостно и любовно…
— Со мной творится то же самое, — отвечала она. — Я готова обнять весь мир, так прекрасно я чувствую себя до самой глубины души.
— Тираночка моя, — с трудом произнес Заморочит, — ты такая прекрасная тетя, что я хочу навечно заключить с тобой дружбу. Давай перейдем на «ты», согласна?
— Дорогой мой малыш,
