Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
в правительстве?
– Не знаю, мама, – ответила Кончита, которая думала о Николасе Монкада и о своих одиноких днях в стенах материнского дома.
– Видишь? Никто ничего не понимает.
Донья Эльвира скинула газеты на пол и нетерпеливо закачалась в кресле. Что еще она могла сделать? Нечто чуждое ее воле разрушало ее маленькие каждодневные радости. «Эти юстиносы никогда не закончатся!» – думала она, без малейшего угрызения совести нарекая всех тиранов именем своего мужа.
От жизни она ничего не просила, кроме как слышать пение своих канареек, отмечать праздники, смотреть на мир в отражениях зеркал и общаться с друзьями. Однако и это ей никак не удавалось: исходящее издалека ощущение враждебности превращало невинные проступки в преступления. Праздники и спокойные дни больше не вернутся. С досадой донья Эльвира осмотрела разбросанные по полу газеты.
– Инес, собери газеты! Эта комната похожа на хлев.
Бесшумно появилась Инес в фиолетовом платье, с тугими черными косами, собрала газеты и протянула их хозяйке. Донья Эльвира с любопытством стала рассматривать фотографии.
– Что за лицо! Вы видели? Он никогда не улыбается. С таким лицом только смертные приговоры выносить.
Инес и Кончита склонились над газетой через ее плечо, чтобы взглянуть на лицо диктатора.
– Чего можно ожидать от такого, как этот Кальес? А что вы скажете об одноруком? – добавила донья Эльвира, указывая на пухлое лицо Альваро Обрегона.
– Они плохо кончат, – убежденно изрекла Инес.
– Но прежде нас ждут времена похуже.
– Это да! Но что бы ни случилось, они все равно плохо кончат! – настаивала Инес.
Чуть позже смерть Альваро Обрегона, который упал прямо лицом в тарелку с соусом моле [6] во время роскошного банкета, принесла нам великую радость, несмотря на то что в то время нас одолевала жестокость невероятной силы.
II
Вечерело. Крики газетчиков, объявляющих о приостановке религиозных обрядов, разносились по улицам, проникали в магазины, в дома и приводили в движение весь город. Люди выходили на улицы, объединялись в группы и направлялись к церковной паперти.
– Посмотрим, отнимут ли у нас святых!
Толпа становилась все больше и больше под багровеющим закатным небом.
– Мы еще посмотрим, кто кого!
Сдерживая ярость, бедняки собирались под миндальными деревьями: босые ноги с твердыми от хождения по камням пятками, непокрытые головы.
– Пресвятая Дева Гваделупская, помоги нам прикончить этих ублюдков!
Время от времени толпа выкрикивала эти и другие проклятия, затем наступала тишина. Мужчины курили дешевые папиросы, женщины присматривали за детьми. Чего мы ждали? Не знаю! Знаю только, что в моей памяти это ожидание кажется бесконечным. Сеньоры из Икстепека со своими женами смешались с индейцами, как будто впервые их постигло одно и то же бедствие.
«Что происходит?» – этот вопрос был у всех на устах. В семь вечера появились первые солдаты. Они заняли позиции, чтобы перекрыть людям возможный путь отхода от паперти. Пронесся громкий ропот негодования. Солдаты его услышали, но не пошевелились. Жаркая ночь спустилась с верхушек миндальных деревьев и окутала паперть.
Дон Роке, церковный староста, пробрался сквозь толпу. Он был весь в пыли и с растрепанными волосами.
– Расходитесь по домам!
Толпа его не послушала, и на паперти загорелись костры и свечи. Люди молились. За полночь к ним присоединились жители соседних деревень. Над церковной площадью поднялась пыль, она смешивалась с дымом костров, криками «да пошел он, козел!» и запахами пищи, приготовленной на открытом воздухе. На земле валялись пьяные. Женщины лежали смирно, закутавшись в накидки.
Прошли годы, но та бесконечная ночь всплывает в моей памяти с яркостью светлячка и, подобно светлячку, ускользает.
Появилась оранжевая полоска, возвещающая рассвет; свет разливался по небу, а мы все еще ждали у церкви; нам хотелось пить и спать, но мы не желали оставлять церковь военным. Что бы мы делали без нее, без праздников, без икон, которые терпеливо выслушивали наши жалобы? К чему нас хотели приговорить? К мучениям среди камней и к работе на сухой земле? Чтобы мы сдохли, как уличные псы, прожив напрасно свою жалкую жизнь?
– Лучше умереть в бою! – закричал какой-то мужчина, швыряя в воздух шляпу. Остальные ответили на его крик стонами, которые превратились в протяжный вопль: «Сволочи!»
Вокруг церкви собрались продавцы прохладительных напитков и такос с ароматом кинзы. Солдаты, косясь жадными глазами, посматривали на недоступные для них лакомства. Дон Роке объявил, что падре благословит всех желающих и крестит всех невинных.
Его слова прозвучали торжественно, и люди замолкли. В дверях церкви появился отец Бельтран, и к нему выстроилась очередь из людей, передвигающихся на коленях. День тоже медленно продвигался; пыль оседала, нещадно палило солнце. Отец Бельтран казался постаревшим в своей рясе, которую носил уже тридцать лет. Ах, если бы Бог его услышал и снял немного тяжести с плеч этих несчастных! Священник почувствовал, что в этот миг он проживает все те дни, которые ему не суждено было прожить. Чарито с голубой лентой Дочери Марии на груди кричала:
– Прольется кровь мучеников!
Ни ее крики, ни возгласы продавцов сладостей отнюдь не мешали падре. Объятый неведомым ему доселе вдохновением, он наблюдал за всем, не покидая дверей церкви. Когда стемнело, из комендатуры поступил приказ освободить храм к полуночи. У нас оставалось четыре часа, чтобы проститься с местом, которое радушно принимало нас с самого детства. Толпа начала суетиться: все хотели войти в церковь в последний раз. Падре оставил свой пост у двери. Побледнев, он перешел к подножию алтаря.
Под сводом центрального нефа, в толпе, Доротея встретила Изабель и ее мать. У всех троих лица были в поту, а черные вуали измяты.
– Мы должны уйти до полуночи, – сказала сеньора Монкада.
– Я пойду к генералу, – объявила Доротея, в то время как волна верующих отделила ее от подруг.
– Я с вами! – Донья Ана пробралась сквозь толпу, чтобы догнать Доротею, и они вместе вышли на улицу.
Изабель осталась одна, ожидая возвращения матери. Толпа то и дело подхватывала и носила ее туда-сюда, как потоком качает водное растение. Изабель позволила себе отдаться этому движению. Она чувствовала, что некая не зависящая от нее сила отделяет ее от остальных и уносит в неизвестное место.
– Семеро матерей не увидят свет дня!
Угроза передавалась из уст в уста, Изабель слышала, как эти слова кружатся между колоннами нефа. Франсиско Росас пересек море зажженных свечей, а внизу, далеко внизу, остались слова, брошенные им в церкви. «Он нас не боится», – подумала Изабель, и над головами верующих возник образ генерала. Франсиско Росас жил в мире, отличном от нашего: его никто не любил, и он никого не любил;
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
