***
В печке весело потрескивали колотые поленья.
Тимпай настоял на том, чтоб побывавшие возле тоннеля тщательно омылись. Спорить никто не стал, и все отправились в купальню. После их ожидал сытный ужин — зажаренный с луком поросенок и хрустящий пшеничный хлеб, который так и таял во рту.
Пока советники развлекали гостей разговором, Аммия поднялась наверх, порылась в отцовой сокровищнице и отыскала подходящие подарки. Тимпай получил серебряное обручье тонкой работы с вытравленным на нем волнистым узором, а его слуга — перстень с лазурным самоцветом. Храмовники поблагодарили, тут же нацепили их, поднесли к свету и принялись разглядывать, дивясь непревзойденному искусству ювелира.
Старушка Кенья разлила всем по чарке парящего варева, от которого исходил густой, пряный аромат.
— Тот самый медолют? — спросил Тимпай.
Скинув меховую одежду, он остался в коротком камзоле, подчеркивающим стройную, жилистую фигуру, каким и должен быть настоящий воин.
— Он, он, — улыбнулся в усы Феор, большой знаток по части медоварства, — Рецепт нисколько не изменился за последние три сотни лет. А запах какой! Душица, чабрец, гвоздика, можжевельник. Такого ядреного питья вы не отведаете больше нигде в Нидьёре.
— Мастер говорит, что однажды он уже пробовал его, и память о том страшном дне сохранилась до сих пор.
Северяне рассмеялись.
— Пейте маленькими глоточками, — подсказал Астли.
Монахи осторожно пригубили напиток, скривились и шумно выдохнули. Лица их, красновато-коричневые от загара, сделались вовсе пунцовыми, а к глазам с непривычки подступили слезы.
— Так что мы слышали в том тоннеле? — спросила княжна, у которой и теперь по коже пробегала дрожь, когда она вспоминала о тех жутких звуках.
Храмовник посерьезнел и снова стал говорить через слугу.
— Едва ли это можно узнать. В темных глубинах змеиных ходов затаилась скверна, человеку туда не пройти.
— Хм, северян этот мор не берет, — заметил воевода.
Тимпай закивал.
— Действительно, север держится стойко, но зараза обязательно прорвется, если не проявлять должной осторожности. Знаете ли вы, к примеру, как распространяется Белое Поветрие?
— Поветрие летит по ветру, — пожал плечами Астли.
Монахи покачали головами.
— Это только название. Слушайте же. Мир вокруг нас полон мельчайших песчинок, невидимых самого острому глазу. Мы носим их на себе тысячами и мириадами. Белое поветрие — особый род песчинок, вызывающих болезнь у всякого, кто их вдыхает. Касаясь другого человека, больной, сам того не сознавая, передает ему заразу. Тогда от страшных мучений его спасет лишь богатырское здоровье или воля Божьего Ока. Мы, верные мечи Ордена, и сами можем быть переносчиками Поветрия, оттого подбородки и темя наше брито, а тело мы омываем всякий раз, когда подвернется случай. Камышовый Дом и Ренг давно перенял этот обычай, ибо только таким способом можно уберечься от хвори. Сорн еще десять лет назад тоже мог похвастаться чистотой крови, а сейчас люди в городе сторонятся друг друга: никто не братается, не лобызается, матери боятся обнимать даже собственных детей. Болезнь все ближе. Поверьте, не просто так Нокташ объявился в ваших землях.
Аммия поежилась. Сорн всего в неделе пути. Слухи о пораженных хворью селениях далеко на юге как будто никогда не касались их и звучали, словно страшные сказки. Но к речам этого монаха стоило прислушаться.
— А как же Хатран? — не унимался Астли, отложивший вилку в сторону и скрестивший руки на груди, — Мудрейшие из мудрых говорят, что она оберегает север от заразы. Дом Негаснущих Звезд ближе к ее обиталищу, а потому Песнь надежно защищает нас. Мы живем так тысячи лет.
От упоминания Хатран в памяти Аммии вспыхнуло мерзкое видение. Быть может, с хранителем их тоже не все в порядке.
— Даже если богиня и помогаем вам, это не главная причина стойкости северян. Именно холод отваживает болезнь. Поэтому вы должны благословлять крепкую стужу не меньше, чем Хатран или само Неугасимое Око.
Еще вчера Астли наверняка отмахнулся бы от этих россказней и обозвал монаха плутом, но теперь, собственными глазами увидав его в деле, он только задумчиво хмыкнул.
— Сейчас уже ночь, но завтра утром следует проведать того воина, Барта, — сказал Тимпай через собрата. — Слуга объяснит, как за ним ухаживать. Всю семью его следует поместить под одну крышу и не выпускать до срока.
— Он действительно может быть хворым?
Тимпай кивнул.
— Не давайте никому углубляться в эти земляные ходы. Лучше всего завалить их сразу, дабы туда не проникли бродяги или любопытные подростки. Животных тоже опасайтесь — они, как и люди, подвержены болезням.
— Поведай нам, что следует делать, дабы защититься от Поветрия. На случай, если оно проявится, — попросила княжна.
— Боюсь, советы эти вам не понравятся, — предупредил храмовник. — Всякого, кто придет с юга здоровым, следует тщательно омывать горячей водой, а больных с виду не пускать в город вовсе. Лучше всего, закрыться от любых переселенцев, хоть мастер сознает, что в наше время это невозможно. Поэтому всех прибывших стоит селить в одном доме по крайней мере на десять дней и не подходить к ним, а еду подавать ухватом. Если поветрие за такой срок не покажет себя, то они здоровы. Уберечь север можно, только если отгородиться от всего мира и прекратить всякое сообщение с соседями, которых тронуло Поветрие, в том числе с Сорном. Если не люди, то любой ящик или бочка могут нести на себе печать смертельной угрозы. На их поверхности останутся те самые песчинки, которые поразят сначала мореходов или караванщиков, а через них — всех остальных. Придется обходиться тем, что родит ваша земля.
Феор шумно вдохнул и покачал головой.
— Это невозможно.
— Мы с голоду помрем или от цинги! — согласился с ним Астли.
Тимпай зацокал языком, когда слуга перевел ему.
— Мастер понимает. Вам кажется, что опасность Белого Поветрия сильно преувеличена, однако со всем этим уже столкнулся и Ренг и Теим и Ховеншор. Сорн только сейчас понимает, как важно было соблюдать эти правила.
Первый советник потер виски. Он тоже был в Теиме и мог подтвердить, что гибельная болезнь способна за несколько недель обратить целую страну в бесплодную пустыню.
Стали выспрашивать о том, что еще слышно в мире. Для Аммии, сроду не покидавшей отчий дом, речи Тимпая звучали диковинкой.
Последние несколько лет монах прожил в Сорне, помогая справляться с Поветрием
