по двору, держа в руке маленький узелок, прошел Волик. Он и сейчас даже не взглянул в нашу сторону и завернул за угол своего дома. А еще через минуту меня позвала домой Ленка.
Живой подарок
У самого крыльца я чуть не столкнулся с незнакомым мне высоким мужчиной. Он, верно, кого-то искал и потому все время оглядывался, а приглядевшись ко мне, поймал меня за руку и удивленно спросил:
— Эге, да ты, никак, и есть Коля?
— А вы почему догадались, дядя?
— По карточке. Карточки ваши схожие очень: что у тебя, что у твоего папы.
— Так вы от папы?! — И вдруг увидел у него под мышкой ящик с дырками, как для фруктов.
— От него. Ну, веди, Коля, домой, покажи, как вы тут живете.
— Мама! Баба Октя! Лена! К нам от папы приехали! От папы!..
Конечно, все высыпали навстречу гостю, заставили раздеваться. Мама и бабушка потащили его в столовую, но гость поднял с полу ящичек и загадочно улыбнулся.
— Нет, товарищи, прежде выполню самое главное поручение, — и протянул мне торжественно ящик. — За хорошее поведение папа дарит тебе, Коля, настоящего, живого медведя — Мишутку!
Я был вне себя от радости. Но где же Мишутка? И хотя ящичек был тяжел, но не мог же живой медведь уместиться в такой шкатулке. Что это, игрушка? Заводной медвежонок?.. Но гость снова взял у меня из рук подарок, поставил на пол.
— А теперь прошу молочка. И немного хлеба.
Он быстро открыл крышку ящика, и из него высунулась лохматая треугольная голова с крошечными глазенками. Голова повернулась во все стороны, чихнула, и весь медвежонок вывалился из своей клетки. Леночка взвизгнула и отскочила, а мама попятилась от Мишутки, как от страшного зверя. Вдруг кто-то сердита зашипел: это кот Васька, тершийся у моих ног, увидал Мишутку, вздыбил шерсть, выгнул колесом спину и шарахнулся прочь, фыркая и рыча, как сумасшедший. А Мишутка уже лакал молоко и уплетал куски хлеба, тихо урча и переминаясь от удовольствия. Я хотел погладить Мишутку по бурой шерстке, но гость предупредил:
— Не надо, Коля, не надо. Он хоть и маленький, но коготки у него покрепче кошкиных. Пусть он поест как следует, тогда и поиграешь.
И в самом деле, медвежонок проглотил последний кусок, облизнулся и, встав на задние лапы, замотал своей треугольной головой.
— Смотрите, смотрите, Мишутка кланяется! — засмеялась сестра.
— Это он благодарит вас за угощение, — пояснил гость.
Мишутка опустился на передние лапы, обошёл и обнюхал наши ноги, а дойдя до гостя, встал, обхватил его сапог и стал раскачиваться, будто желая повалить на пол.
— Борется. Вот подрастет немного — с вами будет бороться. — И гость ласково потрепал Мишутку за голову. — Ну, Мишутка, прощай. Да смотри не обижай Колю!
Я отнес Мишутку к себе в комнату и вернулся еще раз поблагодарить гостя, но мама с бабой Октей уже утащили его в столовую угостить чаем. И, конечно, расспросить о папе.
— Должен вас огорчить, товарищи, — сказал он, отказавшись от чая, — дела у нас на приисках таковы, что многие из нас там зазимуют.
Мама испугалась, но гость улыбнулся и успокоил ее:
— Нет, нет, ничего там с людьми не случилось, и ваш муж вполне здоров. Но колчаковцы при отступлении разрушили и затопили все шахты…
— Какой ужас! — воскликнула мама.
— А нам приходится их восстанавливать, — вздохнул гость. — Ваш муж — хороший специалист, на приисках его очень ценят, — добавил он. — Так что вы уж не волнуйтесь… А золото для нашей страны особенно нужно. Возьмем золото — будет у нас и хлеб, и машины. Без золота с капиталистами торговли не начнешь… Ну, да вам муж все подробно опишет. А я, прошу прощенья, пойду. Мне спешить надо.
И гость, распрощавшись, пошел к выходу. А я, даже забыв поблагодарить его, умчался к Мишутке.
Медвежонок, оказывается, не терял времени и знакомился с моими вещами: две книжки уже были разодраны в клочья, а Ленкина кукла валялась без головы и платья. Увидав меня, Мишутка подбежал, поднялся на задние лапы и, обхватив мою ногу, стал раскачивать ее изо всей силы. При этом коготков его я вовсе не чувствовал: умный Мишутка их спрятал. Я дал ему побороть себя и лег под ним на обе лопатки. Медвежонок так обрадовался своей победе, что тут же облизал мне все лицо и запрыгал, заносился по комнате. И хрюкал, как поросенок.
Но разве может быть радость полной, если никто, кроме меня, не видит этого! И я, оставив Мишутку, помчался во двор. А через пять минут у меня уже были почти все мои дворовые товарищи.
День прошел в игре с Мишуткой, в хлопотах по устройству его квартиры. Слава о Мишутке загремела по всему двору, а желающих поглазеть на диковинку оказалось уйма. Даже взрослые приходили к нам взглянуть на живого медведя, и я уже стал побаиваться за моего лохматого друга: разозлят его своими ласками, а он возьмет и укусит.
Пришли прсмотреть на медвежонка Валька и его нарядная мама. Я, конечно, показал Мишутку и им, но подумал, что сам бы к ним не пошел, хоть бы у них был настоящий слон или жирафа. А Валька Панкович как ни в чем не бывало поиграл с моим Мишуткой и даже набрался наглости спросить меня, не продам ли я им медвежонка! Я едва сдержался, чтобы тут же не нагрубить Вальке.
А на другой день пришли Коля Синицын, Андрей, Петро и Степка. Все они тоже долго забавлялись и «боролись» с Мишуткой, а Степка сказал:
— Вот бы в школу его отдать, мы бы за ним все доглядывали.
— Подарить? — опешил я.
— А тебе жалко? Зато все бы доглядывали. А тебе одному трудно…
— Вот еще! — обиделся я на Степку: распоряжается, как своими вещами. А Мишутка мой. Мой — и ничей больше!
— Да нет, я ведь так только, — глядя на меня, сказал тот. — Не хочешь — не дари. А мы завтра в город идем, — перевел на другой разговор Степка, — сына Черной Бороды будем разыскивать. Пойдешь с нами?
Еще бы я не пошел!
— А Сашу тоже возьмете?
— Возьмем, — улыбнулся Степка. — Но, смотри, никому больше не говори, понял?
Медный Крудо
Назавтра мы вшестером отправились в город. Знали мы всего-навсего адрес доктора, лечившего когда-то сына Черной Бороды, восьми–девятилетнего мальчика по фамилии Ветров. И больше ничего. День был воскресный, и народищу в городе было уйма у ресторанов и магазинов.
