Петину голову из небольшой отлучки. Если и поразмыслить над тем выпадом, который вечно печальный Карпов позволил себе спустя годы мученичества то здесь, то там – на работе, в постели с женщиной, в магазине с этой чертовой продавщицей, – ну какая рыба сможет утопиться?
Он неосознанно реагирует на шум у входной в двери и вскакивает, расплескивая кругом половину содержимого ванны. Нередко случается, что пьяные соседи-сослуживцы ломятся к Пете в его жилище, лишь бы разжиться лишней банкой солений для закуски нестерпимо горького спирта. Или, может, это обеспокоенная соседка сверху, услышала шум длинного тела, еле уместившегося в чугун, и повинуясь какому-то тонкому кошачьему предчувствию, пришла оказать помощь. Она сама не знает какую, но готовность в ней побеждает скромность и нерешительность.
Жена того неотесанного, подранного гопника, который после пяти лет пряток от обязательной военной службы и полугода тюрьмы за изнасилование был принят в дозор на западной, безлюдной части забора, лишь бы получить квартиру. И ведь эта несчастная дождалась своего дурака из отдаленного места на степной пустоши (тюрьма в Славгороде стоит далеко, в поле), мурчала ему, зализывала раны и зачем-то родила троих. Двое пока слишком малы, чтобы дать ей продыху, вот она и сорвалась на помощь при первой возможности – любая бы на ее месте рано или поздно сбежала. Роскошь, которой лишен навский народ, давит на плечи этой молоденькой балии, родившей от первого встречного, лишь бы за кем спрятаться.
Или все же это кто-то другой?
Петя временит за полуприкрытой дверью, нелепым узлом крепя на бедрах мокрое вафельное полотенце. Он лишен тех чувств, которыми гордится каждый второй полицейский в этом городе – ни острого слуха, ни нюха у него нет. Лишь мокрой кожей Петя способен уловить предчувствие – чужое тело, зашедшее в помещение, создает осязаемое движение застоявшегося воздуха и тем самым выдает свое присутствие. Этот навык распознавания пришелся бы кстати и в службе, но не будет же Петя ловить преступников голый и мокрый.
Жабры от давнего бездействия и внезапной активации ноют так, словно их открывали ножом. Петя еле сдерживается, чтобы не зашипеть от боли, но знает, что будет услышан. Карпов не помнит, где оставил пистолет, – обычно он хранится под кроватью в коробке или остается в кобуре на вешалке, – но сейчас ни туда, ни туда ему не добраться. Лихорадочно озираясь на бесполезные банные предметы, Карпов смело решает остановиться на силах своих трясущихся кулаков.
Может, Петиным призванием и не была защита граждан и Родины, однако природа все же наградила его сильными руками. Наверное, чтобы обидчиков в озере топить – и держать под водой до тех пор, пока не перестанут сопротивляться.
Он рывком бьет дверью о стену и смело выходит из своего укрытия, давая неожиданным гостям понять, что уже осведомлен об их присутствии. От резкого шага полотенце с него сваливается, и перед Гришей открывается уже довольно привычный вид.
Она давит хохот и оправляет свою задравшуюся от наклонов к полу куртку.
– Ну и бардак ты тут развел. – Она указывает рукой на разбросанные на полу вещи: форма, ботинки, полуоткрытый паштет, разбитые теперь наручные часы. Там же лежит и кобура, но Петя пока не знает, что уже пустая.
Карпов и не думает прикрываться. Он не стесняется Гриши, которой его красота, стать и мужская природа уже давно не нужны. Расстроенно вздохнув – еще бы, мог кого-то за проникновение в частную собственность арестовать! – Петя поджимает губы и закатывает глаза.
– Опять ты…
– А кого ты ожидал увидеть? – Гриша хмурится, а потом расплывается в улыбке, вспомнив соседку, расстегнувшую до уровня груди домашний халат на молнии. Они столкнулись в коридоре, но та, завидев Петину бывшую, быстро ретировалась. – Ты че, на чужих жен перешел?
У Карпова есть непреложное правило – занятое не трогать. Оттого так мечтательно на него смотрит и замужняя Оксана, и замужняя соседка – он таких никогда не возьмет.
– Что ты тут забыла? – Оставляя после себя мокрый след, Петя проходит мимо Гриши, и та сразу разворачивается к нему лицом. Спину не хочет показывать, за поясом – холодной ношей ко вспотевшей пояснице прижимается дуло табеля.
– Пришла… проведать тебя.
– Меня? – Петя грустно ей улыбается и скрывается за дверцей старого платяного шкафа. Это единственное наследство, данное ему из родного дома. Старые петли скрипят, и пока Петя одевается, Гриша все же проявляет деликатность и отворачивается, чтобы не смущать.
Теперь она аккуратна, ведь ее сухой серый мир начал переполняться непривычными эмоциями. Проживать некоторые она еще не научилась, но сейчас, глядя на Петю, пусть и голого, Гриша не чувствует ни восхищения, ни возбуждения, но все ее мысли захлестнуло ощущение непоколебимого родства и искренней сестринской любви к этому идиоту, который вот так запросто бросил ей под ноги такое нужное оружие.
Она ведь собиралась его умолять. Для него такая вольность может быть чревата разбирательствами, но Гриша хотела ему рассказать про все – про РЁВ и про опасность в лице Герасима, и про Ильяну – ведь ее крайне важно спасти от лап Стаи, – и даже про ту ночь в подвале, из-за которой она не пришла на их запланированную встречу. Вероятно, для Пети это многое значило.
– Хотела извиниться.
Петя зримо вздрагивает, и совсем не от холода. У него адаптированная кровь и всегда холодные руки – сквозняка от хлипкого окна он не чувствует. Гриша пристыженно опускает глаза в пол; этого он тоже не чувствует.
– За что? – как бы невзначай говорит Карпов, а внутри весь разрывается от желания услышать одно единственное: «Да за все».
– За… да за все. – Гриша пожимает плечами, и Петя хлопает дверцей, улыбаясь ей всеми своими когда-то острыми зубами. От резкого звука у Рыковой словно слетает резьба. – И за то, что голову тебе морочила, и за то, что бросила тогда в неподходящий момент. И за дурацкий ужин этот прости – хоть я и не по своей вине пропустила, но не должна была соглашаться. Тебе нужно для себя жить, понял? Ушли те времена, когда за спиной гаркала мать и ныла сестра. И не нужна тебе я – я худшее воспоминание твоей юности, я просто отражала тебе сестру, по которой ты скучал, и ты просто слишком хороший парень, чтобы на тебя не запасть. Но я даже не запала!
Она умолкает, но Петя лишь непонимающе глядит на нее и не вступает в диалог. Потому Гришин монолог продолжается с удвоенной силой, и голос ее громкий сотрясает все кругом, как гром.
