ж тебя сколько учил: не гони! А если гонишь, то будь внимателен, — звучал голос, знакомый каждому моему сверстнику.
Настоящий Брежнев?.. Леонид Ильич? Одна часть моего мозга еще сопротивлялась. Говорила: не верь, это актёры, тебя разводят! Другая же относилась ко всему происходящему вполне серьезно. И, что самое странное, эта другая постепенно побеждала. С каждой минутой я все сильнее погружался в новую реальность и начинал в нее верить.
Ну точно ведь Брежнев! В самом простом, домашнем виде. На нём надеты слегка растянутые трико и шерстяная олимпийка с надписью «СССР» на груди. Через плечо перекинуто махровое полотенце. На ногах — шлепанцы из мягкой кожи. Такой весь домашний и добрый.
Знакомое с детства лицо. Я будто снова стал пионером, стою на линейке возле красного знамени с серпом и молотом. Вскидываю руку, отдавая салют. Под барабанную дробь и звук горна…
— Юные пионеры, к борьбе за дело Ленина будьте готовы!
И мы хором отвечаем:
— Всегда готовы!
Я крепко зажмурился, потом открыл глаза. Словно прогоняя видение. Но генеральный секретарь никуда не пропал. Стоял и смотрел на меня с сочувствием.
— Александр Яковлевич, дай ему отдохнуть, — обратился Брежнев к человеку, который вошёл с ним. Мне этот человек в генеральской форме тоже показался знакомым. В памяти всплыло: «Рябенко, Александр Яковлевич. Начальник охраны Брежнева. Мой начальник!». Блин, снова не моя память! И начальник это не мой, а Медведева.
— К Чазову отправьте, — приказал генералу Леонид Ильич, а потом снова повернулся ко мне. — Ты, Володечка, мне живой и здоровый нужен. Пусть тебе Чазов голову просветит. А то что-то смотрю, до конца в себя не пришёл. Такое после контузии бывает. С фронта помню. Ну, выздоравливай, Володечка, ты мне скоро понадобишься.
Он развернулся и покинул комнату.
Генерал Рябенко на минуту задержался. Подошёл ближе, смотрел на меня несколько минут молча, потом сказал:
— Встанешь на ноги, мы с тобой ещё поговорим. Не поставил в известность меня и старшего по смене. Грубое нарушение дисциплины.
— Я же в свой выходной, — машинально, на автомате, начал оправдываться.
— Разберёмся, — отрезал Рябенко. В его голосе звенела сталь. — Давай приходи в себя, потом побеседуем.
Он тоже вышел. Я снова рухнул на кровать.
Итак, пора принять: я попал в прошлое. Оставлю это пока основной версией происходящего. Всё равно никаких более правдоподобных идей не имеется.
Что же делать дальше? Вернуться в две тысячи двадцать пятый я не могу. Да и не хочу. Много радости снова стать старым и больным? Никому не нужным, списанным человеком в «возрасте дожития»? Ну нафиг такое счастье! Даже если я теперь в коме и всё это мне мерещится, тоже чёрт с ним! Вполне себе нормальная такая кома, интересная даже.
Как говорится, если не можешь изменить ситуацию, прими её и обрати себе на пользу. Я, конечно, не ходячая энциклопедия, но кое-что помню из прошлого. И в силу возраста, и в силу предыдущего профессионального опыта.
Например, генерал Рябенко, тот, что заходил с Леонидом Ильичом. Старый служака, которому генсек доверяет безусловно. Начальник охраны. Это я помню.
Нахожусь я, если не ошибаюсь, в Заречье. Дача Брежнева. В моем времени на этом месте Рублёвка. Дача никуда не делась — в ней музей, и я там бывал. Так что с расположением комнат более-менее знаком. В коридорах не заплутаю.
Сейчас здесь семьдесят шестой год. Первый год десятой пятилетки.
В Америке президент Джеральд Форд готовится к выборам. Хотя нет, это в семьдесят пятом было. Сейчас семьдесят шестой, и он с треском продул Джимми Картеру, баптистскому проповеднику. Или ещё не продул, а только продует? Да, выборы в Америке традиционно в ноябре. Сейчас август. Хотя если здесь действительно прошлое и семьдесят шестой год, то какая разница, кто там Америке главный? Тут гораздо важнее фигура Мишки Горби. Он куда больше роли сыграет в развале СССР, чем вся Америка вместе взятая.
Где был в семьдесят шестом Горбачёв? Если не ошибаюсь, пока он командует Ставропольским краем, но скоро Андропов перетащит его в Москву. Точно! Читал как-то в большой статье, она так и называлась «Мишка Меченый».
Что еще? Хм… Вроде как и всё, ничего полезного больше не приходит на ум… Брежнев, Брежнев… В голову лезут только анекдоты. «Лёня Брежнев — бровеносец в потёмках». Во время моей молодости «прорабы перестройки» старательно культивировали мифы о дряхлом старце, которому помогали переставлять ноги. За которого писали речи, который ничего не решал, и все решения принимала коррумпированная кремлёвская элита. Мой отец, прошедший войну, всегда говорил, что мы будем вспоминать времена Брежнева как золотой век. Прожив веселые девяностые, после вечно пьяного Ельцина, и позже, наблюдая, как одни взлетают на финансовый Олимп, а другие опускаются на самое дно, я понимал, что мой отец был прав.
Эх, телефон бы сейчас… Нормальный мобильник с интернетом. Чтоб любую информацию иметь под рукой. Но увы, придется обходиться данными из моей памяти. Будем надеяться, что правдивых воспоминаний в ней больше, чем ложных.
Может, я маловато помню о семьдесят шестом годе, но хорошо знаю, что будет дальше. Я это сам прожил. Так что не собираюсь отказываться от возможности изменить будущее к лучшему. Но действовать придется осторожно, по ситуации. Сначала надо присмотреться, разобраться, кто есть кто и что происходит.
С памятью всё понятно. Настоящий Владимир Медведев, похоже, действительно погиб. Иначе в голове происходили бы диалоги, но его личность никак не даёт о себе знать. Правда, кое-какая информация из памяти Медведева мне доступна. Не всегда, а только эпизодически, вспышками. Главное, чтоб потом эта часть мозга не атрофировалась — она мне еще пригодится. А повезет — смогу прокачать и даже использовать по мере надобности. Будет всегда под рукой такая вот локальная энциклопедия чужого опыта и знаний. Поможет адаптироваться в новой жизни.
Что ж, цели ясны, задачи определены. А действовать буду по обстоятельствам.
Я поднялся, подошёл к окну, отодвинул легкую занавеску. День солнечный, чирикают птицы. Красота! И как-то не представляется в этой картине мира многомиллионная шумная Москва. Забитая автомобильными пробками, чадящая в небо трубами предприятий. Бурлящая толпами людей на улицах и в метро.
— Ой, да что ж вы встали, Владимир Тимофеевич? — в комнату вошла Алевтина с подносом в руках. — Ну-ка давайте в кровать!
Она поставила поднос на тумбочку. В животе заурчало. Аппетит такой, что кажется, съел бы быка! Но увы — на подносе бульончик и пара
