с Роланом, она не подозревала, что видела его в последний раз. Когда Манон приехала в Собрание, заседание уже закончилось. Она пересела в другую карету и приехала домой лишь к полуночи. Поднимаясь по лестнице, мадам Ролан наткнулась на незнакомца, который предупредил, что ее мужа арестуют этой же ночью. Однако та решила остаться в своей квартире. Едва Манон закрыла дверь, как тут же объявились представители коммуны, прибывшие арестовать гражданина Ролана. Не получив никакой информации, делегация удалилась, но оставила часового у дверей ее квартиры и охранников у подножия здания. Мадам Ролан в тот вечер поспешно поужинала и, измученная, отправилась спать.
В 3 часа ночи Манон разбудил слуга Луи Лекок, который сообщил ей о присутствии неких людей в сопровождении часовых, у которых имелось теперь уже два приказа об аресте: один от революционного комитета, другой от Коммуны. Ни в одном из них причина ареста не называлась, однако мадам Ролан сопротивляться не стала и даже закрыла глаза на то, что арестовывать человека ночью незаконно. Сразу же после этого появился мировой судья, которые скрепил документы печатью. Рано утром, около 7 утра, она попрощалась со слугами, в том числе с преданной ей Маргаритой Флери, и в последний раз обняла свою дочь Юдору, которой на тот момент было всего 12 лет. Под вооруженным конвоем ее доставили в тюрьму Аббатства Сен-Жермен, расположенную в самом центре района Сен-Жермен-де-Пре. С самого первого дня, невзирая на строгие приказы революционных властей, чета привратников Делавакери проявляла добродушие к Манон, что несколько утешало знаменитую узницу. Она сумела договориться с ними о том, что сможет писать письма и ей разрешат свидания при условии, что эти послабления будут храниться в тайне и происходить под присмотром. Уже в первые несколько часов ее тюремного заключения, 1 июня 1793 года, мадам Ролан навестил Гранпре, тюремный инспектор, назначенный на эту должность еще во времена, когда Жан Ролан занимал пост министра. Он призвал ее написать в Конвент и министру внутренних дел Гара, чтобы выразить протест ее необоснованному аресту, что Манон и сделала. Этим же вечером, в 22:00, ее перевели в камеру, где она уснула в полном одиночестве.
На следующий день, 2 июня, тысячи военнослужащих под командованием санкюлота Анрио, которого революционный комитет повысил до звания генерала-главнокомандующего национальной гвардией, вторглись в здание Конвента. Способствовали вторжению 150 пушек, направленных на дворец Тюильри, что помогло окружить депутатов в зале, где они заседали. В это же время в своих домах были арестованы 29 депутатов-жирондистов, среди них министры Клавьер и Лебрен. Уже к вечеру тюрьма Аббатства Сен-Жермена испытала наплыв новых заключенных, в том числе и Бриссо. Мадам Ролан же перевели в новую камеру, где она по-прежнему находилась в полном одиночестве.
В тот же день верный друг Боск вверил воспитание Юдоры Ролан мадам Крюзе-Латуш, чей муж занимал должность депутата парламента, был близок по духу к жирондистам и в то же время весьма осторожно высказывался в стенах Собрания. Пара проживала на улице Отфёй, в двух шагах от де ла Арп. После этого Боск помог Жану Ролану тайно покинуть Париж и попасть в монастырь Сент-Радегонд, расположенный в самом сердце леса Монморанси. Оттуда Ролан отправился в Руан, добравшись туда примерно 15 июня и укрывшись у своих друзей – барышень Малорти.
Новость об аресте жены сильно потрясла господина Ролана. В течение нескольких месяцев ему приходилось быть с кампанией общественного мнения необычайного масштаба: его имя, брак и репутацию его супруги ежедневно порочили злые языки. Из его жизни исчезла не только политика, но и любовь женщины, без которой бывший министр не представлял своей жизни и которой восхищался больше всего на свете. Лучезарная Манон полюбила другого – друга семьи и политического союзника Бюзо, – о чем сообщила мужу прямо. И хотя Манон уверяла супруга, что эта любовь во всех отношениях платоническая, ревность Жана усугубила его молчаливый характер. В их паре Манон была единственной, в чьих жилах текла кровь политика. С начала 1780-х годов она вела корреспонденцию мужа, который то служил торговым и фабричным инспектором, то редактировал «Методическую энциклопедию», то составлял статьи и научные сочинения для Академии наук. Жан-Мари Ролан не мог обойтись без писательского таланта своей жены порой даже при личной переписке. Мадам Ролан беспрекословно служила ему пером, оставаясь в тени. Вдумчивая и образованная, с абстрактным мышлением и философским подходом к жизни, талантливый музыкант, превосходный экономист и прирожденная писательница – все это можно сказать о Манон. С первых дней революции она открыто проявляла горячие политические и патриотические чувства. В то время супружеская пара проживала в поместье Кло-де-ла-Платьер в Теизе, в нескольких километрах от города Вильфранш-сюр-Сон. Мадам Ролан имела огромное влияние на мужа и подтолкнула его заняться политикой. В феврале 1791 года семья Роланов переехала на улицу Генего в Париже.
Дважды в неделю месье и мадам Ролан принимали у себя избранное общество из самых видных членов парламента и политиков. В их числе находились и якобинцы, которые всего через несколько месяцев стали их заклятыми врагами, во главе с Робеспьером. В феврале 1792 года Ролан вступил в ряды Заочного комитета якобинцев. Не обошлось и без помощи Манон в этой обширной эпистолярной работе – она написала сотни писем, не оставив ни на одном своего имени. Жан-Мари Ролан занял пост министра внутренних дел в марте 1792 года, незадолго до того, как Людовик XVI от имени французского народа объявил войну Австрии. Вскоре Ролан и министры-жирондисты Клавьер и Серван обвинили короля в двуличии, поскольку тот отказался подписать два указа: первый касался депортации непокорных священников, второй – формирования военного лагеря федератов под Парижем. В знак несогласия Ролан вручил Людовику XVI письмо, написанное собственноручно его женой и обнародованное 10 июня 1792 года. Три дня спустя министров-жирондистов отправили в отставку.
После свержения монархии 10 августа 1792 года Ролан вернулся на пост министра внутренних дел, однако все шло не так гладко. Общественное мнение, формировавшееся в те времена Дантоном, Демуленом, Маратом, Робеспьером и Эбером, воспринимало супругов Ролан, даже несмотря на их республиканские убеждения, как дьявольскую пару, которая стремилась привести революцию к краху и жаждала крови и золота французского народа. В этой паре именно жена была исполнена духом макиавеллизма, мечтала о власти и литературной славе и превратила свое тело в политический инструмент. Мадам Ролан называли нимфоманкой, проституткой и, что хуже всего, окрестили новой Марией-Антуанеттой. Эбер в своей газете Père Duchesne[3] дал ей прозвище «королева Коко». Ролан – он же «король Коко» – в глазах
