чтобы оказаться правдой.
— Саньфэн, — Яньлинь понизила голос до шепота, — нас убьют?
— Не знаю, — пожал я плечами.
Яньлинь разочарованно отвернулась. Наверно, она ждала, что я совру и успокою ее — ее и перепуганных младших учеников. Но я никогда не умел сочинять сказки, потому меня и не любили, в отличие от того же Линга, пусть Извечный Свет будет благосклонен к его душе.
— Обещали же сохранить нам жизнь, если сдадимся, — заикнулся кто-то, и несколько учеников вздохнули с облегчением.
— Нашли кому верить! — вклинился Хуошан, с вызовом смотря на караульных. — Лживой Лозе!
Жесткие каштановые волосы встопорщились, крылья носа гневно раздувались, губы подрагивали, будто с трудом сдерживая рык — друг напоминал разъяренного тигра в клетке. На миг мне показалось, что он попробует разодрать барьер голыми руками, но Хуошан демонстративно сплюнул и отвернулся от врагов.
— Дому верь всегда, человеку — наполовину, чужаку — на четверть, Лозе — никогда, — громко процитировал он известную поговорку, прекрасно понимая, что его слышно снаружи.
— Заткнись! — снова открыла рот Яньлинь.
Это вконец вывело меня из себя, и я гаркнул:
— Оба помолчите!
Все и так напуганы, не хватало еще, чтобы страх перерос в панику. Или в драку: судя по ненавидящим взглядам сторожей, и нас, и их удерживали только барьер и приказы глав.
Проглотив возражения, Хуошан сел, демонстративно приняв позу спокойствия
Убьют, да?
Пару недель назад никто не стал бы задаваться подобным вопросом. Мы и не догадывались, насколько легко оборвать чью-то жизнь. Но теперь земли двух Домов обагрились кровью. Да и я сам… когда рухнул барьер, и атаковали вражеские ученики… был готов убивать. Просто не сложилось.
Дома Лозы и Шипа никогда не ладили.
Энергетическое поле неравномерно. Извечный Свет растекается по миру речными потоками, и Младшие Дома всегда стоят на одном из них — это естественно, ведь никто не будет ловить радужную форель в безжизненных песках пустыни.
Точно две сливы, растущие рядом, Дома Лозы и Шипа делили все: один поток Извечного Света, подконтрольные земли и деревни на них, редкие травы и минералы… потенциальных учеников.
Стычки у границы случались постоянно. В основном между учениками и младшими мастерами — подозреваю, с молчаливого согласия старейшин, смотревших на происходящее как на часть обучения. По тем же неписаным правилам заканчивалось все без жертв — ссадинами, синяками, изредка переломами и, конечно, уязвленной гордостью, ведь победители не упускали шанса поглумиться над проигравшими, например, отправив их в родной Дом голышом.
Хотя бывали инциденты и посерьезнее. Месяц назад мастер Энлэй увел двух талантливых карапузов прямо из-под носа Лозы, увел не совсем честно, из деревни, вассальной чужому Дому, оставив в дураках трех мастеров. Те обещали отомстить.
Никто не воспринял угрозу всерьез.
Я закрыл глаза, пытаясь отвлечься на медитацию. Когда все началось, я тоже медитировал. Смешно сказать, прошло несколько дней, а чудится, целая вечность!
У нас была самая обычная тренировка в Долине Семи Чаш…
* * *
Ветер несет с гор запах магнолий. Солнце пронизывает воду светом. Она настолько прозрачная, что видно каждую трещинку, каждый камешек на дне чаши. Долина Семи Чаш получила свое название благодаря реке, которая, спускаясь с гор, наполняла семь небольших, расположенных один под другим бассейнов.
Ступни зарываются в белый песок.
— Холодная! — Минджу зябко кутается в купальный халат, капризно поджимает губы. Худощавая и высокая, она вечно мерзнет. — Почему мы опять тренируемся в ледяной воде⁈
— Да ладно тебе. Не такая она и холодная, — успокаивает ее Яньлинь.
Эта готова плескаться даже зимой! Возможно, один из ее предков согрешил с цзяорен [русалкой], иначе как объяснить, почему округлое лупоглазое лицо многие, тот же Хуошан, например, считают весьма привлекательным.
— Эй, девушки, а я недавно узнал секретный способ медитации — теплый и очень эффективный! — вклинивается Линг.
Проводит пятерней по темным волосам, взлохмачивая их — небось думает, что это выглядит круто: по мне, так напоминает ощипанного петуха, который изо всех сил топорщит гребень. Еще и лыбится как дурак — явно затеял какую-то шалость.
— Ну? — Минджу приподнимает выщипанную бровь.
— Говорю же, способ секретный. Но тебе могу рассказать, на ушко. Если пообещаешь мне помочь…
Минджу заинтересованно склоняет голову, и Линг что-то тихо ей шепчет. Я вижу, как возмущенно расширяются ее глаза, на щеках вспыхивает румянец. Звенит пощечина. Минджу хватает за локоть озадаченную подругу и утаскивает прочь.
— Злюка! — кричит им вслед Линг.
Он ныряет в соседнюю чашу, фыркает, трет покрытые мурашками плечи, пытаясь согреться, но не успокаивается.
— Саньфэн, пошли, подглядим за девочками! Спорим, у Яньлинь грудь больше?
Похоже, пощечина ничему его не научила.
— Старейшина Юи тебе голову оторвет, — предупреждаю я.
— Матушка…
Линг опасливо косится в сторону мастеров.
Учитель Лучань и старейшина Юи пьют чай, наблюдая с холма, как младшие ученики, разбившись на пары, отрабатывают защитные печати. Наставник, по обыкновению, в белом ханьфу с широким темно-зеленым поясом и растительным орнаментом. Старейшина же сегодня предпочла изумрудное ифу. Они хорошо смотрятся вместе.
Учитель, поглаживая короткую аккуратную бородку, что-то говорит, кивая на десятилеток. Старейшина Юи пожимает плечами, улыбается. Я знаю, они дружат с детства, и наставник даже как-то пытался ухаживать за матерью Линга, но не сложилось.
— Ты не представляешь, сколько мороки, если твои родители — старейшины Дома, а дед — его глава, — между тем жалуется Линг. — Держи лицо, веди себя подобающе! Ты должен соответствовать! Еще и спрашивают больше всех. Везет вам с Хуошаном.
Везет ли? Я бы не отказался, если бы учитель Лучань был моим настоящим отцом, ведь других родителей я никогда и не знал.
Бегущая с гор вода и впрямь холодная.
Вдох. Почувствовать, как струи гладят лицо. Расслабиться. Выдох.
Вдох. Открыться потоку. Стать его частью. Представить, как непрерывно движется вода по каменным чашам, наполняя их, перетекая из одной в другую. Как движется фохат по телу. Два потока — внутри и снаружи, разделенные тонким барьером тела.
Они никогда не останавливаются… Никогда? Почему же мне кажется, что внешний замедляет бег? Замирает.
И вокруг уже не вода. Лед.
Сковывает, пробивается иглами под кожу. Душит, обжигая легкие. Проникает в сердце.
— Саньфэн!
Я рвусь, но лед не пускает. Внутри, отзываясь на холод, разгорается огонь ярости.
«Уничтожу!»
— Саньфэн!.. Да очнись ты! Ай! Ты чего творишь⁈
«Все, что мешает! Всех врагов! Уничтожу!»
Это не мои мысли. А чьи?..