и сохранения контроля над обширными территориями. Ее военно-морская мощь более века не имела себе равных. Она демонстрировала большую изобретательность в искусстве управления империей. В результате империя оставалась доминирующей силой в банковском деле, судоходстве, страховом бизнесе и в инвестициях. Лондон все еще был центром мировой финансовой системы, а фунт стерлингов – мировой резервной валютой. Даже в 1914 году Британия инвестировала за границу вдвое больше капиталов, чем ее ближайший конкурент Франция, и впятеро больше, чем Соединенные Штаты. Экономическая отдача от этих инвестиций и других «невидимых операций» в определенном смысле маскировала закат Британии.
Однако в действительности британская экономика запаздывала. В те годы производство все еще составляло львиную долю национальной экономики, а товары, которые производила Британия, представляли скорее прошлое, чем будущее. В 1907 году она произвела в четыре раза больше велосипедов, чем США, но Соединенные Штаты выпустили в двенадцать раз больше автомобилей. Заметным стал разрыв в химической промышленности, в производстве научного оборудования, во многих других областях. Общая тенденция была очевидной: темпы роста Британии упали с 2,6 процента в ее лучшую пору до 1,9 процента в 1885 году и в дальнейшем продолжали падать. Тем временем рост Соединенных Штатов и Германии составлял около 5 процентов. Возглавив первую промышленную революцию, Британия хуже понимала, как следует приспосабливаться ко второй.
Ученые стали обсуждать причины заката Британии практически с того момента, когда этот закат начался. Некоторые заостряли внимание на геополитике, другие – на экономических факторах: недостаточных инвестициях в новые заводы и оборудование, плохих трудовых отношениях и неумелом маркетинге. Британский капитализм остался старомодным и негибким. Британская промышленность застыла на уровне мелкого кустарного производства, в котором были заняты искусные ремесленники – это все резко отличалось от рационально организованных массовых производств, возникших в Германии и Соединенных Штатах.
В культуре также обнаружились проблемы. Богатая Британия перестала уделять внимание практическому образованию. Естественные науки и география считались менее важными, чем литература и философия. Британское общество сохраняло класс феодалов во главе с землевладельцами-аристократами. Элита презирала производство и технологии до такой степени, что успешные предприниматели были вынуждены выдавать себя за аристократов, окружать себя имениями и лошадьми и тщательно скрывать источники своих доходов. Вместо того чтобы изучать химию или электротехнику, их сыновья в Оксфорде сутками напролет штудировали историю и литературу Древней Греции и Рима.
Возможно, ни один из этих промахов не имел решающего значения. Пол Кеннеди указывает, что доминирование Британии в XIX веке было результатом целого ряда в высшей степени необычных обстоятельств. Учитывая имевшийся в тот момент набор инструментов – географические особенности, население, ресурсы, – можно было с полным основанием ожидать рост валового внутреннего продукта от 3 до 4 процентов от мирового ВВП, но он превысил эти цифры в десять раз. Как только эти необычные условия начали исчезать – когда другие западные страны приступили к индустриализации, объединилась Германия, а Соединенные Штаты решили проблему разделения страны на север и юг, – дела Британии пошли на убыль. Британский политик Лео Эмери отчетливо видел это в 1905 году: «Как эти крохотные острова умудряются сохранять независимость в долгой схватке с такими великими и богатыми империями, какими быстро становятся Соединенные Штаты и Германия? – задавал он вопрос. – Как с населением в сорок миллионов мы можем конкурировать со странами, которые вдвое больше нас?» Именно этот вопрос задают сейчас себе многие американцы, наблюдая за подъемом Китая.
* * *
Благодаря трезвой стратегической оценке и отличной дипломатии Британии удавалось сохранять позицию ведущей мировой силы на протяжении десятилетий даже после потери экономического господства. Ранее, как только баланс сил изменился, Лондон принял важное решение, которое продлило его влияние на многие годы: он примирился с подъемом Америки, а не стал с ней соперничать. В течение ряда десятилетий после 1880 года Лондон сдавал набирающему силу и напористому Вашингтону позицию за позицией. Лондону было нелегко уступать власть своей бывшей колонии – стране, с которой Британия вела две войны (войну за независимость и войну 1812 года) и симпатизировала сепаратистам во время недавней Гражданской войны. И все же Британия полностью сдала Западное полушарие своей бывшей колонии, несмотря на то, что имела там обширные интересы. Попытайся Британия противостоять росту Соединенных Штатов, в довершение всего она оказалась бы обескровленной.
Несмотря на все ошибки, которые были совершены в следующие пятьдесят лет, стратегия Лондона в отношении Вашингтона – ей следовали все правительства Британии с 90-х годов XIX века – подразумевала, что Британия может сосредоточить свое внимание на других важнейших направлениях. В результате Британия осталась владычицей морей, контролируя свои маршруты и тайные тропы с помощью «пяти ключей», про которые говорят, что они запирают весь мир – Сингапур, Кейптаун, Александрия, Гибралтар и Дувр. Британия сохранила контроль над империей и мировое влияние, многие десятилетия мало кто отваживался бросить ей вызов. По договору после Первой мировой войны ей отошли 1,8 квадратной мили территории и тринадцать миллионов новых подданных, главным образом на Ближнем Востоке.
И все же пропасть между ее политической ролью и экономическими возможностями продолжала увеличиваться. Империя, бывшая первоначально вполне рентабельной, к началу XX века почти до капли высосала британскую казну. Время дорогих привычек закончилось. Британская экономика расшатывалась. Первая мировая война обошлась более чем в 40 миллиардов долларов, а Британия, некогда главный мировой кредитор, набрала долгов в размере 136 процентов от ее валового внутреннего продукта. Десятикратное увеличение государственного долга означало, что к середине 1920-х годов XX века одни только платежи по процентам съедят половину государственного бюджета. Британия хотела поддерживать свою военную мощь на должном уровне, и после Первой мировой войны по серьезно сниженным ценам приобрела германский флот, что мгновенно вернуло ей статус ведущей морской державы. Но к 1936 году ассигнования на военные цели Германии были в три раза больше, чем в Британии. В том же году, когда Италия вторглась в Абиссинию, Муссолини также ввел 50-тысячную армию в Ливию – ее численность превышала в десять раз британские войска, защищавшие Суэцкий канал.
Именно эти обстоятельства – наряду с памятью о недавней мировой войне, которая унесла жизни более семисот тысяч молодых британцев, – привели к тому, что британское правительство в 1930-е годы перед лицом угрозы фашизма предпочло выдавать желаемое за действительное и пошло на уступки, вместо того чтобы выступить против Гитлера. Теперь стратегию диктовали финансовые интересы. Решение превратить Сингапур в «мощную военно-морскую базу» является прекрасной тому иллюстрацией. Британия видела в этом «восточном Гибралтаре» стратегическое дефиле между Индийским и Тихим океанами, где можно было бы остановить продвижение японцев на запад. (У Британии была возможность сохранить союз с Токио – за счет новых компромиссов, –
