Мэрилин объяснила, что за более чем пять лет Майкл стал первым мужчиной, которого она привела к себе домой, однако она уже не в первый раз теряла над собой контроль, когда проводила ночь вместе с мужчиной. Она рассказала, что всегда чувствовала себя напряженной и зажатой, оказавшись с мужчиной наедине, и были другие случаи, когда она «приходила в себя» в своей квартире, сжавшись в углу и толком не помня, что произошло.
Мэрилин сказала, что у нее было такое чувство, словно она «только делала вид», что у нее есть жизнь. Если она была не на теннисном корте или в операционной, то, как правило, ничего не чувствовала. Несколько лет назад она обнаружила, что может побороть свою бесчувственность с помощью лезвия бритвы, однако испугалась, когда стала резать себя все глубже и чаще, чтобы добиться облегчения.
Она пробовала также и напиваться, однако это напоминало ей про ее отца и его бесконтрольное пьянство, из-за чего начинала испытывать к себе отвращение. Так что вместо этого она фанатично играла в теннис при первой возможности. Так она чувствовала себя живой.
Когда я поинтересовался ее прошлым, Мэрилин сказала, что у нее, «наверное», было счастливое детство, однако она мало что помнила до того, как ей исполнилось двенадцать. Она сказала, что была робким подростком, а после ожесточенной стычки с отцом-алкоголиком, когда ей было шестнадцать, убежала из дома. Она закончила муниципальный колледж и выучилась на медсестру без какой-либо помощи со стороны родителей. Ей было стыдно, что в тот период она спала с кем попало – по ее собственным словам, «она искала любовь не там, где нужно».
Как я это часто делаю со своими новыми пациентами, я попросил ее нарисовать семейный портрет. Увидев ее рисунок (воспроизведенный выше), я решил действовать не спеша. Было очевидно, что у Мэрилин были какие-то ужасные подавленные воспоминания, однако она не позволяла себе признать того, что было изображено на ее собственном рисунке. Она нарисовала обезумевшего от страха ребенка, запертого в некоем подобие клетки, которому угрожали не только три кошмарные фигуры – одна без глаз, – но также и огромный эрегированный пенис, вторгающийся в ее пространство. И тем не менее эта женщина сказала, что у нее, «наверное», было счастливое детство.
Как написал поэт Уистен Хью Оден:
Правда, подобно сну и любви, не терпитПодходов, что слишком настырны (1).Я называют это правило Одена, и, следуя ему, я специально не стал просить Мэрилин рассказать мне, что она помнила. На самом деле мой опыт дал мне понять, что мне не так уж важно знать все подробности пережитых моими пациентами травм. Самым главным было то, чтобы пациенты сами научились справляться со своими ощущениями и воспоминаниями. На это могут уйти месяцы или даже годы. Я решил начать лечение Мэрилин с приглашения ее в терапевтическую группу, где она могла обрести поддержку и признание, прежде чем начать разбираться с причиной своего недоверия, стыда и гнева.
Как я и ожидал, Мэрилин пришла на свое первое собрание группы с испуганным видом, подобно девочке с ее семейного портрета; она была замкнутой и ни с кем не общалась. Я выбрал именно эту группу, потому что ее члены всегда с радостью помогали новичкам, которые боялись говорить, и охотно их принимали. По своему собственному опыту они знали, что раскрытие сокровенных тайн – процесс постепенный. На этот же раз они меня удивили, принявшись задавать столь много назойливых вопросов про личную жизнь Мэрилин, что мне сразу же вспомнился ее рисунок с изображением маленькой девочки, на которую все нападают. Сами того не понимая, члены группы словно возрождали к жизни ее болезненное прошлое. Я вмешался, чтобы помочь ей установить границы того, о чем она будет говорить, и она начала постепенно вливаться.
