зданию, место на козлах занял какой-то невзрачный мужичок. По пути помощник Рвача незаметно сунул мне билет, который через минуту я и продемонстрировал кондуктору. В вагоне мой провожатый сделал вид, что знать меня не знает. Я тоже не стал навязываться и сел подальше от него.
В этот раз из интересного за окном был лишь момент пересечения Буга по железнодорожному мосту. Такого я раньше не видел, а отголоски чужих знаний стали совсем слабыми, так что впечатления получились яркими. Правда, сразу после этого пришлось отвлекаться на явившихся в вагон досмотрщиков. Они шли по проходу, выборочно проверяя вещи пассажиров. Похоже, выглядел я не самым невозмутимым в вагоне, поэтому необычно одетый усач с сильным польским акцентом попросил меня показать свои документы и вещи.
Всё обошлось без проблем. Ничего крамольного у меня не нашли. Я осторожно глянул на сидевшего неподалёку попутчика и наткнулся на его ехидный взгляд, словно говорящий – ну что, далеко бы ты уехал без нашей помощи?
В отличие от ветки Пинск – Брест, вдоль которой я увидел лишь пару мелких деревень, здесь селения шли практически одно за одним. Сразу вспомнились слова отца Никодима о том, что католики пошли другим путём и не стали терпеть рядом с собой язычников, но при этом он упомянул, что вырвать заразу вместе с корнем у них всё равно не вышло. Нечисть и идолопоклонники в этих местах всего лишь ушли в подполье. Притаились. А уж по количеству колдунов и ведьм, которых вроде бы всех сожгли, та же Речь Посполитая куда богаче Руси. Если честно, из речей отца Никодима я так и не понял, какой путь борьбы с нечистью ему ближе – наш или тот, который избрали католики.
До Варшавы, которая в моём билете значилась как конечный пункт, мы двигались почти пять часов. Я по-прежнему с тревогой думал о том, что до скита мне добираться ещё очень долго. В отличие от отца Никодима, который справился куда быстрее. Ему не пришлось таиться и везти с собой оружие, так что священник сначала добрался на пароходе до Турова, затем дирижаблем долетел до Пскова. Оттуда снова речным пароходом до Иван-города. После на морском судне доплыл до Выборга, и на монастырском речном корабле его довезли до Сергиевского скита.
Если первый отрезок пути я практически всё время пялился в окно, то, когда направлялись в Варшаву, меня хватило где-то на час, затем стало скучно, да и проголодался я изрядно. Многие в вагоне утоляли голод без лишних церемоний, так что и я не стал стесняться. Точно помню, что тётушка Агнес что-то сунула в чемодан. Это оказались очень вкусные бутерброды. Внезапно буквально почувствовал на себя голодный взгляд со стороны и, осторожно посмотрев туда, где сидел мой попутчик, увидел печальное лицо парня. Я одними глазами сделал предложение присоединиться, но он в ответ лишь вздохнул, явно намекая, что нам лишний раз лучше не контактировать, и демонстративно отвернулся к окну. Не знаю почему, но внутри появилось чувство какого-то стыда, так что я быстро доел уже надкусанный бутерброд, а остальное спрятал в чемодан.
От нечего делать решил почитать. Дима, узнал мой маршрут, не стал размениваться на художественную литературу и сунул в чемодан два исторических труда – один по Речи Посполитой, а второй по Новгородскому княжеству. Я бы сейчас лучше развлёкся какой-нибудь приключенческой книжкой, но сам о досуге в дороге не подумал, так что нечего морду воротить. К тому же качественно написанная историческая работа быстро захватила, дополняя картинку за окном, делая её глубже и понятнее. А ещё более зловещей. Если дальше на запад и юго-запад, особенно ближе к Риму, многовековая борьба с нечистью стала вялотекущей, то здесь иезуиты бились с неугасающей страстью. Очистительные костры даже в небольших городках вспыхивали чуть ли не ежемесячно, когда в руки инквизиторов попадались ведьма или колдун. Причём не мнимые, а самые настоящие – проводились открытые судебные заседания с привлечением присяжных и под контролем папской комиссии. Так что пасторальная картинка аккуратных домиков и вид облагороженной, какой-то прилизанной природы начинали казаться лишь фасадом, за которым прячется более мрачная реальность. Говорят, и у нас в стольных градах осевых княжеств творится нечто похожее.
Постепенно за окном вагона начало темнеть, и зловещие ощущения лишь усиливались, так что я поспешил закрыть книгу и задремал, утомлённый слишком большим ворохом свалившихся на меня впечатлений.
Очнулся, когда народ вокруг меня загомонил, и стало понятно, что мы прибыли на место. Я даже немного заволновался, пытаясь отыскать взглядом своего попутчика, но успокоился, наткнувшись на его физиономию, явно недовольную моим слишком беспечным поведением. Дальше мы пошли в прежнем порядке – он указывал путь, а я следовал за ним на небольшом расстоянии. Нужно отдать должное, то ли сам Рвач, то ли его помощник хорошо продумал нашу поездку, потому что мы практически сразу, лишь с пятнадцатиминутной задержкой, пересели с одного поезда на другой и теперь оказались в отдельном купе, где и смогли нормально пообщаться. Судя по всему, теперь наше знакомство можно было не скрывать.
– Коля Резво́й, – едва мы уселись на мягкие лавки, сказал мой попутчик, протягивая руку.
Я тут же пожал её, лишь успев подумать, Резвой – это фамилия или прозвище?
– Степан Чекан, – ответил я и уточнил на всякий случай: – Это фамилия.
Коля тоже решил, как у них говорят, обозначиться.
– Резвым меня братва прозвала за шустрость.
После знакомства наш разговор быстро увял, потому что мы не имели ни общих знакомых, ни сходных интересов. Обсуждать предстоящее дело ему запретил Рвач, а говорить о личном с малознакомым бандитом не хотелось. Похоже, Коля был того же мнения, в смысле, что бандитские тайны мне не по чину. Чуть позже он сходил за чаем, которым мы запили остатки моих бутербродов и купленные Резвым на вокзале пирожки. А затем завалились спать.
Начало следующего дня прошло примерно в таком же неловком молчании. Играть в карты я отказался, а когда достал книгу, Коля попросил дать и ему что-нибудь почитать. Оказывается, преступный элемент у нас в Пинске не такой тёмный, как можно подумать.
– Что выберешь, историю Речи Посполитой или историю Новгородского княжества?
– Давай про новгородцев. Пшеков с детства не перевариваю.
На это я лишь пожал плечами, потому что какого-то особого отношения к жителям Речи Посполитой у меня не было. Так мы и провели время почти до обеда. Я уже начал подумывать, как завести разговор об обеде, особенно учитывая, что и завтрака-то у нас не было, но, как оказалось, мы уже прибывали на место.
Из вагона
