стоит ли делиться тайнами из своего прошлого. Ведь сейчас это, наверное, уже не имело значения.
И всё-таки после недолгого колебания она решительно продолжила:
— Ты прав — никого не осталось. Но время здесь ни при чём. Всех отняла война. Богдана первым. Мы с ним выросли вместе. Знали друг друга с детских лет. Его отец был советником и близким другом моего отца. Они ещё с младенчества сговорились нас сосватать. Выгодный союз для обоих семейств — тут и укрепление власти, и надёжные союзники, и расширение владений. Хоть он и не царевич был, но тоже из княжеского рода, уважаемого и знатного. С таким породниться и царю было не зазорно. Так что мы с малых лет знали, что однажды быть нам мужем и женой. И принимали как данность. Нам и голову не приходило воле старших перечить.
— Это что ж получается, что тебя никто и не спрашивал, хочешь-не хочешь? — хмуро возмутился Андрей. — Царская дочь, а, можно сказать, продали… ради интересов семьи и во благо отцовской власти.
Делия пожала плечами:
— Ты не прав, Андрей! Никто меня не продавал, силой не заставлял. Если бы мне муж противен был, я бы не молчала, в ноги батюшке бросилась — и он бы понял, пожалел, отказал жениху. Но я же царевна, я должна думать не только о себе, но и о земле своей, о людях, а потому приходится порой разумом смотреть, не сердцем. По уму — завидный был жених, ладный, и союз наш крепкий, нужный. Потому и согласилась, и Богдан согласился. Он хороший был, ты не думай!
— Чему я удивляюсь, у царей да королей вечно же так… — проворчал Беркутов. — Раньше и у простых-то людей родители сговаривались, детей особо не спрашивали, считали, что лучше знают, что чадам хорошо. А ты его хоть любила?
— Любила. Да не так, как мужа любить должно, — Делия опустила вниз свои сказочные ресницы — видно, неловко и стыдно ей было о таком с другим мужчиной говорить, но она, храбрясь, продолжала. — Правда… Мы друг друга любили и уважали. Просто… любовь эта была скорее как у брата с сестрой. С детства ведь вместе: все проказы и забавы прошли, секретами делились, привыкли друг к другу, родными стали. Вот и выходило, что с полуслова друг друга понимали, всегда заодно были. Даже с родными братьями я не так дружна была. Братья старшие всегда чуть заносчивые были — они же уже почти витязи, воины, а я мелочь, которая под ногами путается. А Богдан он… — Делия улыбнулась печально и лучисто, — добрый был, снисходительный, в драки не лез, не умел за себя постоять. У него в роду харийская кровь, потому он целителем хотел быть, а не воином. Дар у него был — людей лечить. А братья мои порой подтрунивали над ним, не со зла, так… Дескать, мужское дело с оружием народ свой защищать. Слабым его считали, не ровней себе. А сила… она ведь и так проявляться может — в простых делах, житейских, в стойкости, в самопожертвовании, а не в том, что в плечах широк, да суров и грозен.
Делия тяжело вздохнула.
— Совестно мне по сей день, что я это тоже не сразу поняла. Может, потому и не тянуло нас друг к другу, что не видела я в нём силу, не восхищалась. Жалела только, как братишку меньшого. Потому и деток боги не дали. От нас родители внуков ждали… Мы старались, как умели. А я всё никак понести не могла. Однажды к волхве пошла за помощью, так она сказала: «Что ж ты хочешь? Кто же от брата дитя рожает?». Я сперва испугалась её слов. Решила, что не знаю какой-то секрет. Потом думаю, кто бы меня за Богдана отдал, если бы он мне братом был. А волхва тут и разъяснила, что, дескать, связь у нас такая — будто мы духовные брат с сестрой. А лады — силы любовной — нет между нами. И права она была, права… Мы бы друг за друга жизнь отдали, не раздумывая. И знала я, что хороший муж мне достался, другая бы счастливой была с таким хозяином в доме. А мне так хотелось иногда, чтобы любовь была настоящая. Чтобы от взгляда одного, от слова нежного, сердечко бы в груди зашлось… Чтобы огонь жаркий в глазах его хоть раз увидеть. Чтоб от ласк его сгореть до золушки… Сама не знаю, зачем тебе всё это говорю, — Делия вдруг покраснела, смутившись своих откровений, даже уши стали пунцовыми. — Просто… по сей день думаю, может, оттого и ушёл он от меня так рано, что не ценила я, что имела, всё о сказках каких-то грезила…
— У каждого свой срок, — тихо вставил Андрей, — не ты его отмеряла. И не смей себя винить!
— Ты прав… Но тем, кто остаётся жить, всегда кажется, что они сделали слишком мало, — вздохнула царевна, — что могли спасти, уберечь.
— Ну уж… — фыркнул Андрей, — не девушке спасать мужчину, пусть он и не воином был, а врачом. Ты тоже не воин! А что… с ним случилось?
— Помнишь, я говорила про остров, исчезнувший в волнах. Богдан остался на Антлани. Мы были там, вместе, жили некоторое время. Он лечил, я помогала, как умела. А потом… когда узнали, что скоро быть беде, пытались предупредить и спасти. И не только мы. Но слушать нас не стали. А когда началось… Богдан почти силой посадил меня на одну из первых вайтман, которые вывозили местных жителей, в панике бегущих с острова. Он тогда был сам на себя не похож — так злился и кричал из-за того, что я не хотела улетать без него. Он остался там, помогать тем, кто ещё не успел. Уверена, что он спас многих. А сам… не смог выбраться. Вот так… Необязательно быть воином, чтобы быть героем. Он и без оружия стольких сумел спасти и защитить. Отец мне потом сказал, что я могу гордиться моим мужем! Только, знаешь, совсем необязательно гордиться… Лишь бы никого не оплакивать!
— Прости! — Андрей тяжело вздохнул. — Разбередил душу… Мне жаль, Дель, очень…
Беркутов сейчас готов был под землю провалиться, но… кто бы мог подумать, что эта светлая, юная, сказочная девочка — вдова. Пережила такую утрату, а ведь сохранила в душе добро, улыбку солнечную, взгляд лучистый. Не озлобилась, не винила никого…
Да, никого… Кроме себя.
— Нет, не надо прощения просить, — она покачала головой, глядя на него внимательно. — Я сама про
